— Было что-то еще? Страшнее? — оборачивается она к Фалетанотису, наконец-то, кроме отупения, она чувствует хотя бы слабое удивление. — Но как карены могли жить среди таких чудищ?
— Просто когда-то они были самым жуткими, сильными и умными из страхов, — хмыкает он и щелкает ногтем по своему дейд. — Огонь использовал кто-то из твоих родителей. Наверное, это было последнее, что он мог сделать, — защитить тебя огнем, пока второй отвлекал монстра. Истощенному организму нельзя применять такие мощные способности. Этим он приблизил свою смерть: потратил всю сому, что поддерживала в нем жизнь.
— Я помню их, — шепчет Пенси и прижимает руки к ушам. Она слышит женский крик, мельтешение кошмара постепенно обретает четкость: и белая тень, упавшая, смятая, протягивающая к ней руку, оказывается хрупкой женщиной с покрытыми перьями плечами, а черная тень, что забрала ее у этой женщины, смуглым мужчиной. У Пенси его глаза. У Пенси ее цвет волос и такой же кривящийся в отчаянии рот.
— Но как же теперь? — она не может остановиться: срывается с места и ходит вокруг стен, топчет снег, сжимая и разжимая кулаки. В голове то совершенно пусто, то слишком тесно от мыслей. Фалетанотис ловит ее на очередном витке:
— Твои первые родители — карены, да. Когда пришли охотники, защита истрепалась, поэтому дивности просто не могли найти лазейку и сожрать тебя. Твои вторые родители — люди. И те, и другие сделали всё, чтобы тебя спасти. Им удалось. Ты действительно Удачливая, Пенси Острая.
— Но я карен? — она поднимает на него глаза. Ей так хочется, чтобы кто-то указал на правду, определил за нее то, что она не может сделать сама.
— Нет, и даже не руинник. Руинник — это я, карены — это они, — машет рукой в разные стороны Фалетанотис. — А ты человек, даже не сомневайся. Разве что с кое-какой добавкой. Крошечной такой особенностью.
— Спасибо, успокоил, — бурчит Пенси и утыкается лбом руиннику в грудь.
И так бы они стояли еще долго, а она бы постепенно нашла, как задать еще сотню вопросов и как выразить свои сомнения, но шумное «гра-а-ах-а-а» разводит их по углам. Глаза жжет от выплаканных слез, но это не мешает Пенси покрепче схватиться за огнестрел. Со времени самого первого экзамена она научилась очень быстро доставать оружие и не ронять его.
— Вот настырный, — злится она, поглядывая из-за стены на догнавшего их хорнбаруна. У дивности вытянутая морда, покрытая кустистой неопрятной шерстью, шесть длинных подвижных лап, огромные уши и полная зубов пасть. Страшилище то еще.
Большие уши дергаются, и быстрая тварь тут же прыгает в сторону, где скрывается Пенси. «Не нужно было ничего болтать», — укоряет себя она, стреляет и перебирается в соседний коридор, прячется, снова стреляет. Отвлекает внимание, так сказать. И это удается на удивление хорошо. То ли она давно не была в подобных ситуациях и соскучилась по ним. То ли понимание природы своего чутья позволило использовать его лучше. Это сумасшествие и умопомрачительное ощущение превосходства: чудовище пытается ее достать, но она в последний момент ускользает от него.
— Всё. Хватит, — Фалетанотис вступает в бой и просто бросает в дивность огромный кусок стены. Слышится краткий визг, и хорнбарун затихает, но спустя пару секунд широкая грудная клетка дергается.
— Он живой, — отскакивает от дивности Пенси.
— Да. Чего зря убивать? — руинник пожимает плечами. — Собирай то, за чем пришла. И пойдем. Здесь больше нет для тебя ничего.
Она хочет возразить, но осекается. А ведь и правда, она забирает отсюда всё, что должна забрать: видерс, знание о том, откуда она, и память о тех, кто заботился о ней и любил ее. В этот миг ей хватает полученного с головой, как бы разобраться со всем этим, как бы примириться и поверить. Возможно, когда-нибудь она вернется к этим стенам с Кейрой. Остается надеяться, что к тому времени они всё еще будут стоять.
4-12
Вопль пришедшего в себя хорнбаруна оглашает окрестности. Но к этому моменту они уже давно шагают на восток, в противоположную от спуска с перевала сторону. Дела не ждут. Конечно, руинник мог бы и сам отправиться, но Пенси не хочет отпускать его или, скорее, не хочет оставаться в одиночестве. Так, без особых разговоров, она не только пристраивается к Фалетанотису, но и даже возглавляет их маленький отряд. Оказывается, ее чувство направления точнее, чем у Фалетанотиса.
Перед походом на Людоедский Пенси просит родителей приехать погостить к ней домой, так Кейре будет и развлечение, и присмотр. Фалетанотис тем временем отсылает сообщение в союз. Пенси сама лично пишет его со слов руинника, хотя Кейра искренне пытается помочь. Охотники должны будут отыскать определенное место, наиболее популярное у каренов, в Черном лесу Восточного Микада. Где-то там есть большое скопление руин и целых статуй, а в самой глуши растет видерс. К самому дереву Фалетанотис категорически запретил подходить. А чтобы карены заинтересовались, но не напали на людей, к посланию прилагалась бумажка с надписью на языке руинников. Именно ее и следовало показывать, если появится нужда и встретится руинник, а в конце оставить посреди руин в самом центральном и хорошо сохранившемся здании. Самим же охотникам он рекомендовал стать лагерем поодаль от руин.
Пенси очень хочется затянуть свое возвращение, а может, поучаствовать в еще одном приключении. Наверное, всё же стоило выбираться на охоту почаще. Фалетанотис решает, что будет лучше, если Пенси будет сопровождать его. Ей-то уж точно лучше, учитывая, что знает руинник много и делится этими знаниями охотно.
— А где мои рожки? — она оборачивается к Фалетанотису, не прекращая шагать вперед. Так странно, что кто-то безоговорочно доверяет ее чутью. Он просто сказал «веди».
— Ты много хочешь, — улыбается ей в ответ руинник. — Ты и так заставила свое детское тело ждать… хмм, немалое количество времени. Какие еще дейд? Их формирование в таких условиях привело бы к твоей смерти. А наша природа не настолько жестока.
— Но теперь они не вырастут? — она щупает под шапкой голову. Фалетанотис посмеивается и качает головой:
— Уже нет. Но если хочешь проверить, то у тебя где-то в этих областях, — он приставляет большие ладони к бокам головы, накрывая виски, область над ушами и часть лба, — должны были остаться два симметричных по расположению круглых следа. Хочешь, я посмотрю?
— Не надо, — вздыхает Пенси. Она и так знает, что они там есть — две светлые отметины, скрытые волосами. Родители обнаружили их еще давным-давно, а Эгор дразнил ее пятнистой из-за этого. Когда она только поселилась в семье охотников, у нее были очень длинные волосы. Их, конечно же, пришлось остричь, тогда-то пятна и обнаружили… Но сколько же она провела в той комнате, если волосы так отросли?
Головокружение приходит внезапно. Пенси покачивается, цепляется за ближайшее дерево и упирается лбом в шершавую кору. Приходится глубоко дышать, мир пляшет вокруг нее, а она себе кажется еще одной снежинкой, мчащейся среди других таких же в снегопаде. Лучше быть снежинкой, чем признать что-то настолько не укладывающееся у нее в голове.
— В порядке? — беспокоится Фалетанотис.
— Нет, — шепчет она в ответ. — А я действительно там была?
— Да.
— Сколько времени? Как долго?
— Не знаю. Достаточно, чтобы лаваска проросла внутри дома, оплела всё и засохла, — не жалеет ее Фалетанотис.
— О, Предки! — она резким движением выбрасывает все жар-камни, что есть при ней, и падает плашмя в снег, катится по нему из сугроба в сугроб. Перед глазами мелькают пятна, болят неудачно стукнутые об корни места. Обжигающе холодный и противно мокрый снег забивается в нос, оказывается внутри куртки, на волосах — внутри нее. И немного успокаивает тот жар, который сжигает ее изнутри.
— Пришла в себя? — интересуется Фалетанотис, когда она появляется из очередного сугроба и просто садится в нем.
— Кое-как, — Пенси трясет головой. Сколько же снега нужно высыпать на себя, чтобы наконец внутри ее головушки перестало кипеть так, что путаются мысли?
