я сошла с ума!
Потому что эта связь, то, что сейчас происходило между нами, было так же порочно и порицаемо обществом, как и моя нечаянная связь с Юджином.
Но мы творили любовь.
Волшебство, что было сильнее нас.
То, что не позволяло нам разорвать объятья и прекратить поцелуи.
Мы жили и дышали одной жизнью.
Мы передавали ее из губ в губы, как глоток спасительного воздуха.
Мы были одним существом. Мы неспешно двигались в одном ритме, мягко и плавно. Мы приникали друг к другу. Кристиан вжимался в мои раскрытые перед ним бедра, и я захлебывалась дыханием от возбуждения и жгучего желания чего-то большего.
И когда пришло наслаждение, самый его сверкающий пик, я думала, что умру.
Что душа моя не выдержит, вырвется на свободу вместе с долгим, по-животному откровенным стоном.
Я кончала, дрожа всем телом.
Острыми ноготками вцепившись в его плечи, ощущая в себе мягкую, глубокую пульсацию.
И его губы на своем лице.
— Что мы натворили, — прошептала я, дрожа в его руках.
— Ничего страшного, — шепнул он мне на ушко. — Мы теперь принадлежим друг другу. Ты мне, а я тебе.
Это было странно и немного пугающе.
«Я принадлежу тебе», — такие торжественные слова…
— Но Кристиан, — прошептала я с горечью. — Мой сын…
— Он будет моим, — перебил меня Кристиан. — Я же говорил. Нам достаточно дать ему немного нашей магии. Не очень приятный ритуал, но ничего сложного и опасного. Этот ребенок часть тебя. Я чувствую, как ты к нему тянешься, как опекаешь. И, что важнее всего, ты не видишь в нем черт насильника. Ты сама его отделила от отца. Своей магией. Аккуратно и умело, словно всю жизнь этим и занималась.
Он усмехнулся.
— Место его отца свободно. Я могу занять в любой момент.
— Но… тебе это зачем? — дрогнувшим голосом спросила я.
— Затем, чтобы ты была в моей жизни всегда, — твердо ответил он. — Ты не понимаешь? Ты разве не чувствуешь? Наверное, это твоя неопытность… но когда встречается твой человек, его потерять страшнее, чем руку себе отсечь. Это больше, чем любовь. Это больше, чем жизнь. Это вечность. Это блаженство. Это бессмертие. Наше счастье может длиться бесконечно. Понимаешь?
Кажется, я понимала.
Я касалась магией чего-то такого, огромного и непостижимого. Но еще не до конца понимала.
— И чем больше у нас будет детей, — меж тем продолжал Кристиан, — тем больше красоты и счастья этого мира мы познаем. Глупо отказываться от ребенка, если он уже есть.
— Но он ведь не твой, — удивилась я.
Кристиан тут громко расхохотался.
— А когда из родильной комнаты мужьям выносят детей от роженицы-жены, они чьи? — отсмеявшись, ответил он. — На детях не стоит фамильного герба, и подписи мужа тоже. Они только женщины. Мужчина либо принимает ребенка, либо нет.
Он поцеловал меня во влажный лоб, крепче обнял, обхватив руками так, что мне стало жарко от его горячего тела.
— Не думай о дурном, — сказал он. — И сына своего с дурным не связывай.
— Спасибо, — с чувством сказала я. — Это правда… очень много значит для меня.
— Знаешь, — сказал он, прижимая меня к себе еще крепче, утыкаясь носом мне в плечо и настраиваясь, кажется, на второй круг нашего страстного вальса, — через неделю будет весенний бал в городе. Давай в этот день в городской ратуше объявим о помолвке?
— Что!.. — выдохнула я.
Кристиан, хитрец, пользуясь моим замешательством, осторожно раздвинул мои колени своим и ловко улегся сверху, очень эротично прижавшись своим животом к моему.
— О помолвке, — просопел он, жадно целуя мои подрагивающие губы. — Давай объявим, что отныне мы вместе. И подготовим свадьбу.
— Но… ты герцог, а я…
Его бессовестные ладони вкрадчиво проникли под мои бедра.
Он властно развел их в стороны и овладел мною снова — жадно, жестко, страстно. Ненасытно.
На грани боли и пика наслаждения.
Пронзив меня сладостью до самого сердца.
— Я могу жениться на ком хочу, — жестко ответил он, подкрепив свои слова чувствительным и жестким толчком в мое тело. — Я имею право обладать любой женщиной.
В таком положении спорить с ним было невозможно.
Я ответила ему стоном, тонким, жалобным.
Но ему этого было мало.
Словно наказывая меня за недоверие, теперь он брал меня жестко, сильно. Смешивая в моем теле боль и сладость, безумие оргазма и томление ласки.
Я кричала и плакала, прижимаясь к нему всем телом, дрожа, напрягая все мышцы, чтобы прижаться к нему плотнее, и вобрать в себя все наслаждение, что он мог дать. Сознание мое то воспаряло в небеса, то падало в звездную бездну. И я вопила, извиваясь, в невероятном, космическом наслаждении. И дрожала, как подраненное животное, когда он властно велел мне расставить ноги шире и снова начинал бесконечную, самую сладкую в мире пытку.
Кристиан ушел под утро.
Задумчиво глядя на меня, он поливал мне в ванной плечи теплой водой после долгих любовных утех, отирал мои раскрасневшиеся от тепла щеки.
— Я пришлю людей, — сказал он твердо. Заявлению, сделанному таким тоном, не возразишь. — Твой дом и сад нужно привести в порядок. Понимаешь? Остричь кусты, облагородить, посадить цветы. Дом отремонтировать. Фамильное гнездо нельзя бросать. Оно должно содержаться в порядке.
— Я уже договорилась с каменщиками, — робко заикнулась я. Но Кристиан нетерпеливо тряхнул головой.
— Твои договоры лишь в перспективе должны осуществиться. А я хочу, чтоб все было выполнено быстро и качественно. Я сам с ними поговорю. Надеюсь, сумею их приободрить…
— Но я заплатила пять серебряных и один золотой…
— Я дам сверху еще с десяток золота, — отрезал Кристиан. — И за срочность добавлю. Но дом перестанет выглядеть угнетающе. И я возьму тебя не как какую-то нищенку с улицы, а из семьи. Это важно. Память рода, память фамилии — это одна из самых важных вещей в жизни. Когда человека отрывают от корней, он слабеет. Теряется. Тебе здорово повезло, что твоя мачеха не подумала об этом и отдала тебе твое родовое поместье.
— Она отдала мне этот дом, потому что ненавидит и боится его, — ответила я. — Думала, и мне в этом доме будет жить опасно.
Кристиан полил
