Снег замел мостовую и припорошил лики святых. Мариус неспешно прогуливался мимо и размышлял над историей. Той, что писалась уже без участия семей. После Войны заклинатели почти не вмешивались в ход истории и больше не пытались играть в богов, позволив людям быть хозяевами в этом мире. И те использовали эту возможность. Многие из них сами уподобились богам, вершили историю и творили поистине страшные поступки. Их войны были не менее разрушительными и кровавыми.
Мариус перехватил трость, и едва видимая человеческому глазу искра сорвалась с набалдашника и растаяла в воздухе. Теплое магическое дыхание коснулось рук, забралось под кожу, покалывая, змейкой пробежало вдоль позвоночника, разгоняя кровь и не позволяя замерзнуть еще больше. Терпение заклинателя иссякало, и когда он собрался вернуться в гостиницу, заметил ее.
Многоликая шла по мосту. Мариус не сводил с Оракула глаз, с любопытством изучая новый иллюзорный облик. Чужой, но в то же время знакомый. Его уже давно перестало интересовать чьи личины использует провидица. Все это только маски. Она не ограничилась мороком и приоделась. Многоликая не изменяла черному цвету: шелковая туника, расшитая серебряными ниткам с полукруглым вырезом на груди, джинсы, высокие сапоги на плоской подошве и легкий плащ.
— Ты опаздываешь, — с напускной серьезностью проговорил маг.
— Я как раз вовремя, — она положила ладони ему на плечи и заставила обернуться.
Несмотря на поздний час и погоду, на мосту было достаточно туристов. Кто-то гулял парами, кто-то в одиночестве, наслаждаясь тишиной зимнего вечера.
— Что именно я должен увидеть?
Многоликая вытянула руку и указала на молодую пару. Широкоплечий мужчина с коротко стрижеными светлыми волосами. Простая неброская одежда. Под распахнутой кожаной курткой маг увидел ремни кобуры, и уже после отметил выправку военного.
— Он офицер, — провидица угадывала его мысли.
Девушка стояла к ним лицом, и Морготу удалось хорошенько ее рассмотреть. Она была не старше его самого. Невысокая, с копной кудрявых, шоколадного оттенка волос. Выразительные черты лица и красивая улыбка.
— Ее зовут Марилли.
Молодые люди смеялись и держались за руки.
— Необычное имя, — пожал плечами заклинатель. — И что нам это дает?
— Вслушайся хорошенько, Мариус. Проговори по буквам, задумайся. Или ты думаешь, что мы приехали сюда поглазеть на туристов?
— Кто знает, — широко улыбнулся Моргот. — От тебя всего можно ожидать.
— Я серьезно, — на чужое лицо легла знакомая тяжелая тень. Маска дала трещину, обнажая истинную суть. — Имя — анаграмма. Ее мать слишком держалась за свое прошлое и за чудовище, которое любила.
Заклинатель нахмурился.
— Не может быть... — выдохнул он.
— Она — Рималли.
— Тьма Всемогущая!
— О, ты прав, — теперь улыбалась Многоликая.
Мариус знал, что Лиаму удалось невозможное. Книги и записи, оставленные Мортимером, говорили о том, что никто не мог повторить эксперимент их далеких предков. У человека и заклинателя не может быть детей. Об этом было известно испокон веков и не раз подтверждалось. Но свитки, найденные в Константинополе до того, как город разобрали на сувениры, открыли Братству знания, о которых никто не мог и помыслить.
Кхалесса была дочерью заклинателя и смертной женщины. Полукровка подчиняла себе Тьму — первозданную материю, породившую мир и все живое. Она творила магию по желанию. О таком заклинатели могли лишь мечтать.
Братство хранило тайну константинопольских свитков, как зеницу ока. Как только в Дамьетте была найдена скрижаль, они поняли, что им не под силу сплести начертанное заклятие и пробудить богиню. Тогда в Братстве всерьез задумали создать того, кто по одному лишь желанию возродит к жизни Кхалессу.
— Все дело в крови, ведь так? — Мариус вопросительно посмотрел на Оракула. — Лиам первый из Рималли, кто пошел не по той стезе, угодил в Братство и окончательно свихнулся на экспериментах.
— Так, — кивнула она.
— Значит, Кхалесса тоже была Рималли?
Многоликая промолчала, а Мариус понял, что прав. Как же он не догадался обо всем раньше? Теперь понятно, почему до Лиама никому не удалось обзавестись детьми-полукровками.
Маг внимательно наблюдал за девушкой.
— Ты хорошо спрятала ее от отца. Скрывающий оберег?
Заклинатель понял это, когда Многоликая указала ему на пару.
Оракул кивнула.
— Где ты его раздобыла?
— В сокровищнице Лайнела много интересных вещей. Можешь мне поверить, король о половине из них даже не подозревает.
— Как и о скрижали?
Она пожала плечами.
— Если нет, то совсем скоро узнает.
Мариус не сводил глаз с молодой пары.
— Ты хочешь забрать оберег, — он не спрашивал, все было и так понятно.
— Время почти пришло. Через полтора месяца этот человек умрет, — Многоликая говорила о спутнике Марилли. — Как только девушка останется без оберега, Лиам найдет ее. Не сразу, но этот час настанет, и к тому времени мы будем готовы.
Моргот продолжал хмуриться:
— Почему сейчас?
— Бывает так, что Судьба предоставляет шанс лишь однажды.
— Какой шанс?
— Встретить свою истинную любовь, — она улыбнулась. — Все должно произойти при определенных обстоятельствах. Этот мужчина не тот, с кем ей суждено быть и, к сожалению, он обречен.
— И кому же так повезет? — лукаво поинтересовался маг.
— Уж точно не тебе, — в тон ему ответила Оракул.
— Ну, конечно.
Им пришлось отвернуться, когда пара прошла мимо.
— Знаешь, — неожиданно заговорила Многоликая. — Однажды я поклялась отомстить Братству, — в карих глазах вспыхнул гнев, морок дрогнул, всего на миг разоблачая иллюзию и показывая то, что было скрыто — уродливый шрам. — Отомстить за все, что они со мной сделали. За тех, кого забрали у меня. Отомстить за свою жизнь, за ее конец в самом начале. Но потом я поняла, что они сами приведут себя на порог гибели и мне нужно только посодействовать. Того, кто поможет мне, я выбрала еще семь веков назад. В его горячую голову пришлось вложить немало всего, выбить много дури, которой все равно еще осталось с избытком.
Немного потрясенный подобными откровениями, Мариус не сразу нашелся, что сказать.
— Полагаю, Гаррет еще не в курсе.
— Он узнает обо всем в свое время.
— И будет страшно зол.
— В этом весь он, — Оракул улыбалась.
— А когда ты определила в союзники меня?
— Когда увидела маленького мальчика, получившего оплеуху от отца, с которым он не желал соглашаться.
