В лазурной радужке Дэйса отражается моя тоска.
— Значит, ему повезло, раз о нем так заботятся, — бормочет он и с горечью добавляет: — Но тебе лучше не уносить его отсюда.
Он переводит взгляд на Волка — глаза зверя закатились, а его голова покоится на моей груди.
— Если ты увезешь его, он погибнет. Он не переживет путешествия. Дайра, мне безумно жаль, но если ты будешь настаивать, то подвергнешь риску и тотем, и его хозяина.
— И что мне, по-твоему, делать? — гневно ору я.
Однако я не злюсь на Дэйса, меня раздражает этот погребальный «хоровод».
— Смириться с действительностью, — мягко шепчет он.
— Никогда! Ты сам сказал, что так быть не должно…
Он вздыхает:
— Дайра, это из-за Паломы? Она попала в беду?
Я ничего не отвечаю и прячу лицо в белой шерсти Волка, от моих слез она становится влажной и свалявшейся. Принимая мое молчание за согласие, Дэйс заявляет:
— Ладно… Ты вернешься и отыщешь Верную Ногу. Сообщи ему о Волке Паломы и о его местонахождении. Передай ему, что мы вместе с Медведем, Ягуаром и Орлом присматриваем за ним. Полагаю, он поможет. Но, Дайра, помни, гарантии нет!
— Что еще за Верная Нога? — недоуменно спрашиваю я.
— Он мой двоюродный дедушка. Брат моего деда Джолана. Кроме моей мамы, он единственный, кому Чэй может доверить Палому. Сама Чепи не занимается целительством. С тех пор, как забеременела мной и Кейдом.
Я едва не выпаливаю, что столкнулась с Чепи, которая успела позабыть про свою отставку, по крайней мере временно. Но Дэйс опережает меня:
— Палома всегда хорошо относилась к моей семье. Она поддерживала мою маму. Не отчаивайся! Я обещаю сделать все возможное, Дайра.
У меня в горле стоит ком, мешающий мне вымолвить хоть слово, поэтому я киваю. Разрешаю ему обхватить меня своими сильными руками и подсадить на Коня.
— Здесь есть более короткий путь, но тебе лучше ехать по длинной дороге. Мой проводник знает маршрут, не беспокойся ни о чем.
Я погружаю пальцы в густую гриву Коня и цепенею.
— Дайра… — окликает меня Дэйс.
Слезы застилают мне глаза, но я сразу оживаю и не отрываясь смотрю на него.
— Удачи тебе! — бросает он.
Потом хлопает Коня по крупу, и вот мы уже мчимся быстрее ветра.
Я добираюсь до резервации, врываюсь в маленький саманный домик и сталкиваюсь с Чэем. Моя речь бессвязна, я буквально захлебываюсь словами, поэтому Чей уговаривает меня присесть на стул. Когда я успокаиваюсь, то опять начинаю свой рассказ.
— Я нашла Волка Паломы, — выдыхаю я.
Чэй терпеливо молчит.
— Он очень плох. Сейчас с ним Дэйс и несколько животных-тотемов, включая твоего Орла.
При звуке имени своего сына Чепи тут же выглядывает из-за угла комнаты. Чэй приводит Верную Ногу и просит меня все повторить. Стараюсь как можно точнее описать место, где находится Волк. Дядя Дэйса отправляется в путь, оставляя своему ученику, Чэю и Чепи подробные рекомендации, связанные с Паломой. Замираю на пороге соседней комнатки и едва удерживаюсь от рыданий. Палома лежит на постели — неподвижная, слабая и беззащитная. В тусклом мерцающем свете свечей, расставленных вокруг кровати, она кажется совсем исхудавшей. Она прерывисто дышит, при этом в ее груди что-то хрипло булькает.
Присаживаюсь возле Паломы и беру ее ладони в свои. Мое зрение затуманивается, спальня расплывается перед глазами, а нужные слова улетучиваются.
— Ей было лучше. Мы решили, что кризис миновал, но потом… — тихо произносит Чэй. — Боюсь, ей недолго осталось.
Я отчаянно трясу головой, отказываясь ему верить, и свирепо кричу:
— Нет! Ни за что! Я не допущу! Она не может! Мы только начали узнавать друг друга! Верная Нога спасет Волка, и Палома выздоровеет, клянусь!
Он сжимает мое плечо.
— Мне жаль, Дайра, — печально изрекает он. — Но и Волк — не жилец в Нижнем мире.
Встречаюсь с ним взглядом и понимаю всю глубину его горя. Чэй прав, но я сопротивляюсь.
— Почему они бессильны? А разве она сама не может исцелиться? Неужели нельзя приготовить магическое зелье или нечто подобное? — набрасываюсь я на присутствующих.
Ученик знахаря проводит над телом Паломы бешено раскачивающимся маятником, проверяя ее чакры. Он морщится и иногда оборачивается, издавая странное фырканье. Чепи, зажмурившись, сидит в углу и делает какие-то пассы, ее губы безмолвно шевелятся, будто она молится. Они оба совершают древний ритуал, который в свое время использовала Палома. Но на бабушку, похоже, ничего не действует. Я обращаюсь к Чэю:
— Она и сама целительница. Искатель. Что случилось, почему она заболела?
Он жестом призывает меня утихомириться, и я подчиняюсь. Когда градус моих эмоций чуть понижается, Чэй отвечает:
— Целители всегда сохраняют хладнокровие. Лишь крепкое здоровье позволяет им делать их работу. Но когда они заболевают, им нужна помощь так же, как и остальным людям. Верная Нога быстро найдет ее Волка, но, увы, есть вещи, которые от нас просто не зависят. Палома заплатила за гибель Джанго слишком дорогую цену. Ее душа измучена. Единственное, на что мы способны, — это облегчить ей переход в иной мир.
Я пребываю в полном замешательстве.
— Любая болезнь в итоге оборачивается именно этим: потерей сил. Потерей души.
Речь Чэя гулким эхом отдается в моей голове. Перед внутренним взором встают образы давно мертвых Рихтеров, поглощающих светящиеся белые шары.
— Тогда верните ей душу! — почти в беспамятстве ору я.
— Поздно. Теперь Палома не возродится, — поясняет Чэй. — Ее час настал. Все знаки указывают на это. Поэтому попрощайся с Паломой, чтобы она мирно покинула нас.
— Нет! — решительно говорю я и повторяю: — Нет. Я не позволю! Это — не случайность, а проделки Рихтеров и, конечно, Кейда.
Сузившиеся глаза Чэя выражают удивление, но не столько от осознания того, что мне это известно, а скорее от того, что я произнесла это вслух.
— Разве возможно потерять душу? — цежу я сквозь зубы.
Я спасу мою абуэлу, если осталась еще хоть крошечная надежда!
Чэй крутит кольцо у себя на пальце, и золотые глаза орла сверкают.
— Все происходит по-разному, Дайра. Кто-то продает ее в обмен на славу, богатство и даже любовь. Иногда это следствие травмы — смерти любимого, тяжелого события, отчего у человека пропадает желание жить. Тогда душа становится уязвимой для злодеев, которые жаждут завладеть ей. А порой…
Чэй замолкает, но я прошу его продолжать. Незачем ему скрывать от меня правду, раз уж реальность настолько страшна.
