выдать ей кто он по крови, признаться при этом в своих ущербности и положении изгоя. А привести ее к сородичам в качестве жены — подавно. Эта безумная мысль тогда даже и в голову не приходила. В итоге она ушла. Ей было нужно будущее…
— О какой любви ты говоришь, если бросила по этой причине? Любила бы, осталась бы с ним, таким, какой он есть.
— Мне трудно судить, а осуждать — тем более. Она не готова была на такие жертвы. Ян с тех пор такой ядовитый, и серьезные романы не заводит, обжегся на самой первой своей девушке, разуверился, что будет нужен кому-то сам. Как ты говоришь — такой, какой есть. Я ведь тоже… мечтал однажды, и влюблен тоже был. Давно. Все разрушилось, не успев и начаться.
— Но не во второй раз. И у него так будет, уверена.
И подумала об Элен. Хорошо это или плохо, но, кажется, девушка влюбилась в дознателя Одина сразу, с первого взгляда. Оглядываясь в памяти, я поняла теперь отчего случилось то внезапное откровение: «Ты живешь-живешь обычной жизнью, и вдруг…».
А у меня разве не так? Попав в машину Нольда у завода и впервые его вдохнув и увидев — не влюбилась? Ничего о нем не зная. А он сам? Обернулся, посмотрел и пропал…
Когда мы вернулись в «Дубраву», Ян остался в машине, а Нольд проводил до квартиры, задержавшись на несколько минут, удостовериться, что со всеми все хорошо и перемолвиться со всеми парой слов. Лёна прямо в коридоре кинулась обниматься, будто не сегодня утром встретила его после долгой разлуки, а только что. Стиснула, в щеку поцеловала, и Нольд в сравнении удивительно опять как-то враз помельчал и еще помолодел на свои двадцать восемь.
— Я вернусь вечером, сестренка. Подберу и привезу что-то из одежды на первое время, самой по городу тебе лучше пока не гулять, дотерпи до формальной даты. Злата, Троица приедет со мной и пока здесь поживет. Не будешь возмущаться? Ты, кстати, как?
— Нормально.
Визуально ничего не изменилось — духовный труп все также висел-спал на девочке, не уплотняясь и не проявляясь в реальности. Эдакая проекция песочника. Но насколько все-таки дико и неестественно было видеть на Злате здорового голого мужчину. Хорошо, что Троица не некромант, его бы картина ужасала до крайности.
— Ева, успею необходимое из квартиры забрать, то успею. Нет, уже вместе поедем.
— Лучше вместе.
— Хана, что нужно?
— Продукты есть. А больше-то что?
Я заметила, насколько некроманта была счастлива. На Нольда смотрела, сияя. Спасли старуху — от всего сразу, как от лишних мук из-за ожогов, так и от одиночества и ненужности.
Нольд коротко поцеловал меня и ушел.
* * *
Раз здесь, и пришлось ждать, решила попытать златовласку по тем вопросам, на которые сделала зарубки в мыслях, и которые не смогла задать Парису-Морсу. Спрашивала: после зомбирования оболочки, духовное тело насколько здорово? Если с Константом такое провернуть, получится ему ожить не оскопленным? Может она это сделать с любым, или только с теми, кто хочет смерти или на грани ее? Как мне научиться? Что будет с духовным трупом песочника завтра? Вдруг своими глазами не увижу, а механизм действия очень хотелось понять!
Злата отвечала серьезно и вдумчиво.
С некромантами зомбирование невозможно. Констант в этом вопросе обречен. С любым из обычных тоже не выйдет — нужен зов смерти или психической, на грани самоубийства, или физической. Целовать нужно с искренним желанием «вытащить» человека — буквально из тела и из беды. Чему девчонка удивлялась больше всего, так это тому, с какой легкостью жертвы расставались с жизнью. В том смысле, что даже после исцеления ни один не рвался вернуться к близким и родным.
— Лёна первая, у нее — брат. А так… — Злата очень по-взрослому погрустнела и по-взрослому сказала: — Семья, а не семья, близкие, а не близкие. Будто до болезни и отчаянья как раз окружение довело, и к нему, как к болоту, больше ни ногой. Новая жизнь — без отравы. Тетка одна была, очень запомнилась, трое детей… двое взрослых, третий больной. Тяжелая инвалидность, когда овощем головой и телом. Она решалась вместе с ним с окна сигануть, ребенок все равно не осознает, что даже живет. А ее саму все с бедой бросили — и старшие дети, и муж, и родительская семья. В приют сдать — совесть не позволяла. Только смерть — свобода. Восемь лет мучилась, сама заболела… мне потом говорит: «понимаешь, сына государство не оставит, а я только умерев смогла получить покой. Вины нет. Умерла, а не бросила. Искупляет. Только такая цена искупляет».
— Как же ты все выдерживаешь?
— Так и выдерживаю. Потому что итогом — настоящее воскрешение. Я тебя вряд ли научить могу, Морс может. Тебе с папой нашим поговорить надо.
С папой… Ну да, уже поговорила как бы. Я вспомнила своего отца, он — учитель, он — родной. А Морс-Парис мне никто.
Как воскрешение работает, Злата внятно объяснить не могла. Опять упиралось в то, что мы до сих пор не понимали механизма даже тех способностей, которыми обладали на протяжении поколений — как-то видим, как-то чуем и слышим. Как-то можем упокоить и поднять. Благодаря чему? Неизвестно.
— Морс говорит, что оставшаяся оболочка — это не переделанное в прах бывшее тело. Аарон, например, — некромантка хлопнула себя по плечику, — он сейчас физически не здесь. Биологически за гранью мира, представляешь? Я его держу призраком, как связь, а когда он вернется, то сразу воплотится и отвалится. Мне, главное, дома быть, чтобы не шокировать случайных свидетелей.
— Голова лопнет просто… как это вообще возможно? Поняла бы, если ментально не здесь, это мы умеем как с поднятием трупов, так и с…
Я осеклась, не зная, в курсе ли Злата об особенности близости у некроманток.
— С сексом? Это другое. Вот с сывороткой мнимой смерти похоже. Там за грань мира уходит биологическое время тела.
— Я сейчас точно рехнусь…
— На три дня. Вне жизни, вне смерти, вообще не здесь человек, даже душой.
Злата развела руками на «вообще не здесь», будто иллюстрация помогла бы вникнуть лучше. Но я не понимала! А девочка снисходительно и умудренно подвела итог:
— Ничего, начнешь развиваться, начнешь и воспринимать. Начнешь уметь!.. Я только об одном жалею…
Злата всей свой маленькой фигуркой поникла и дальше уже шепнула:
— Мама так рано
