Каждая минута приближала меня к ней. В голове неотступно крутились тревожные мысли, и самая главная касалась родителей Грейс. Они вбили себе в голову, что я каким-то образом приложил руку к ее исчезновению, поскольку прямо перед тем, как превратиться в волчицу, она разругалась с ними из-за меня. За два месяца ее отсутствия мне пришлось пережить допрос в полиции и обыск моей машины. Мать Грейс под различными предлогами прогуливалась мимо книжного магазина в мою смену и старалась заглянуть в окно, пока я делал вид, будто не замечаю ее. В местной газете появились статьи об исчезновении Грейс и Оливии, где была изложена вся моя подноготная, кроме разве что имени.
В глубине души я знал, что все это: Грейс в теле волчицы, враждебность ее родителей, я в своем ионом теле в Мерси-Фоллз — гордиев узел, который невозможно распутать. Но если вернется Грейс, все будет хорошо.
Я едва не проехал мимо магазинчика, неприметного строения, почти скрытого чахлыми соснами. Когда я свернул на парковку, «фольксваген» накренился, угодив колесом в одну из многочисленных выбоин, заполненных грязной водой; я слышал, как она плещется под днищем. Я притормозил и оглядел площадку. За магазином стояли на приколе несколько прокатных грузовиков. А рядом с ними, у деревьев…
Я приткнул машину на краю участка и вышел, не глуша двигатель. И тут же споткнулся о деревянную шпалу. Под ногами во влажной траве лежало цветастое платье. В нескольких шагах от него валялся шлепанец, чуть поодаль, на боку, другой. Я сделал глубокий вдох, наклонился и поднял платье, поднес смятый ком материи к лицу и ощутил еле уловимый запах Грейс, скорее даже воспоминание о запахе. Я распрямился и сглотнул.
Отсюда хорошо был виден бок «фольксвагена», забрызганный дорожной грязью. Как будто его и не мыли.
Я уселся обратно за руль, положил платье на заднее сиденье, уткнулся носом в сложенные лодочкой руки и долго-долго сидел, дыша одним и тем же воздухом и глядя поверх приборной панели на брошенные шлепанцы.
Когда я сам был волком, мне было намного легче.
Теперь, когда стал оборотнем, я был самим собой: Коулом Сен-Клером, а когда-то был душой «Наркотики».
Я тогда думал, что если убрать рокочущие басы «Наркотики», вопли нескольких тысяч фанатов и расписанный на месяцы вперед гастрольный график — от меня ничего не останется. Однако миновали месяцы и я никуда не делся, и под ороговелой кожей, которую я сбросил, отросла новая. Теперь я стал поклонником немудрящих жизненных радостей и горячих бутербродов с сыром без подгорелой корочки, джинсов, которые не врезались в самые нежные части тела, капельки водки, здорового сна вволю.
Не знаю, насколько в эту картину вписывалась Изабел.
Дело и том, что о водке и горячих бутербродах с сыром большую часть времени я мог даже не вспоминать. А вот об Изабел сказать то же самое было невозможно. Но эти мысли нельзя было назвать и сладкими грезами. Они были скорее как зуд в паху. Когда ты чем-то занят, почти о нем не помнишь, но стоит только остановиться, туши свет.
Прошло уже почти два месяца, а о ней не было ни слуху ни духу, несмотря на несколько крайне завлекательных сообщений, которые я оставил на ее автоответчике.
Сообщение первое: «Привет, Изабел. Я лежу в постели, почти голый, смотрю в потолок и думаю… о твоей матери. Позвони мне».
Думаете, она позвонила?
Черта с два.
Я не мог оставаться в доме, когда телефон смотрел на меня буквально отовсюду, поэтому обулся и вышел на улицу. После того как поучаствовал в похищении Грейс из больницы, я еще больше углубился в исследования непонятных сил, заставляющих нас превращаться в волков. Здесь, в глуши, не было никакой возможности рассмотреть нас под микроскопом и получить настоящие ответы. Но я уже запланировал несколько экспериментов, для которых не требовалась лаборатория — только удача, мое тело и немного мужества. А для одного из упомянутых экспериментов не помешало бы заполучить еще какого-нибудь волка. Так что время от времени я совершал вылазки в лес. Вернее, набеги. Так Виктор называл наши полуночные походы в магазин за каким-нибудь фастфудом. Я совершал набеги в Пограничный лес во имя науки. Чувствовал себя обязанным довершить начатое.
Сообщение второе представляло собой полуто-раминутный фрагмент песни «I've Gotta Get a Message to You» из репертуара «Би джиз».
Сегодня погода была теплая, и я чуял запах абсолютно каждой твари, которая когда-либо обитала в лесу. Я отклонился от своего обычного маршрута.
«Коул, это я».
Я просто сходил с ума. Если голос принадлежал не Изабел, значит, Виктору. В голове становилось чересчур многолюдно. Если я в своем воображении не снимал лифчик с Изабел, то гипнотизировал взглядом телефон, а если нет, то вспоминал, как папаша Изабел швырнул труп Виктора на дорогу. Между ними и Сэмом я жил с тремя призраками.
Сообщение третье: «Мне скучно. Хочется развлечений. Сэм моет пол. По-моему, скоро я пришибу его собственной гитарой. Во-первых, хоть какое-то занятие, а во-вторых, может, он хоть тогда что-нибудь скажет. Двух зайцев одним выстрелом! По-моему, в старых поговорках и стишках чересчур много жестокости. Взять, например, эту детскую песенку "Кольцо из роз". Все так веселятся, когда ее поют, а ведь она о чуме, ты в курсе? Конечно в курсе. Вы с чумой родственные души. Слушай, а с тобой Сэм разговаривает? Мне он вообще ни хрена не говорит. Мне до смерти скучно. Позвони».
Черт. Ведь собирался же думать о своих экспериментах. Поймать волка оказалось чертовски сложно. Из всякого хлама, обнаруженного в подвале дома Бека, я соорудил множество разнообразных капканов, силков, ловушек и приманок, в которые угодило точно такое же множество разнообразных животных. И ни одного представителя вида canis lupus[2]. Не знаю даже, что злило меня сильнее — очередное бесполезное животное в ловушке или необходимость изобретать способ извлечь его оттуда, не поплатившись рукой или глазом.
Я стал очень проворным.
«Коул, это я».
У меня в голове не укладывалось, что она все-таки перезвонила, но не подумала даже извиниться. Может, она как раз собиралась, но я пропустил это шоу, повесив трубку?
Сообщение четвертое: «Иглз», «Отель "Калифорния"» от начала до конца, только слово «Калифорния» везде заменено на «Миннесоту».
Я пнул трухлявое бревно, и оно разлетелось на дюжину черных осколков. Значит, я отказался спать с Изабел. Первый порядочный поступок за несколько лет. Ни одно доброе дело не остается безнаказанным, как говаривала моя матушка. Это был ее девиз. Наверное, про то, что когда-то меняла мне подгузники, она теперь тоже так думала.
