— Скажи-ка мне, кем, по словам Дженкина, приходится ему Дэвид? — спросила её Барбара.
— Сыном. Дженкин говорит, что был женат, но недолго, ему было лет тринадцать.
— Очень умно. Дэвид приобретает статус законного ребенка и внушает всем веру, что Дженкину не больше тридцати с небольшим. А на самом деле ему сколько?
— Понятия не имею, − знаю только, что он, по меньшей мере, лет на десять старше своего лэрда.
— О, — Барбара скорчила гримаску. — Думаю, это и меня бы обеспокоило. Стареть вообще нелегко — но стареть, когда твой муж остается сильным и время не оставляет на нем следов, было бы ужасно тяжело. Хотя, конечно, и у такого положения есть свои очаровательные преимущества.
— Негодница. Кто эта женщина рядом с ним? Похожа на ту, что отправила меня в сад.
— А-а, это леди Элеонор Макбин. Не из тех, кому стоит доверять. Коварна, порочна, никаких моральных устоев. В прошлом году она пробовала совратить моего мужа. Хуже того, она оплела меня своими хитростями, нашептывала ложь и распространяла слухи до тех пор, пока я не начала этому верить.
— Нет, Барбара, твой муж никогда бы…
Резким жестом Барбара заставила ее замолчать.
— Знаю. Даже когда ревность начала грызть мои внутренности, разум говорил мне, что все это ложь. К счастью, ревность весьма польстила мужу, и он быстро привел меня в чувство. Я рассказываю об этом, чтобы предостеречь тебя. Поосторожнее с этой штучкой.
Она нахмурилась, видя, что Дженкин оставил женщину и направляется к ним.
— А ты могла бы предупредить этого красавчика. У вас обоих слишком много тайн, которые нужно хранить, и вам совсем не нужны проблемы с этой лисицей. К тому же, мы обе знаем, что ее роль в том нападении на тебя могла быть не такой уж и незначительной.
Эфрика душила в себе желание сбежать, пока Дженкин еще далеко. Скрывать в себе чувства, пробужденные поцелуем, будет сложно, если Дженкин от нее не отстанет, но убегать и прятаться — не ее стиль. Да и потом, не исключено, что трусливое бегство как раз и поведает Дженкину о ее состоянии. Женщина, неуязвимая для его чар, бежать от него не станет. А все-таки трудно оставаться спокойной, когда Барбара улизнула, едва обменявшись приветствиями.
— Рад, что поступок этих идиотов не заставил тебя прятаться, — сказал Дженкин, прислоняясь к стене рядом с ней.
Дженкина не радовала острая потребность видеть девушку. Не радовало его и то, что ему ничуть не хотелось отвечать на почти неприкрытый намёк леди Элеонор на приглашение побаловаться ночкой разврата. Тело требовало женщины, но он подозревал, что теперь только одной. Излечиться бы от этой напасти, − но он не знал, как. Даже просто стоять рядом с Эфрикой было невыносимо.
— Пусть не думают, что имеют для меня хоть какое-то значение, — ответила Эфрика.
— Но ты будешь сторониться их, так?
— Как чумы.
Дженкин кивнул, поразмыслил о том, что стоит, а чего не стоит говорить; затем решил, что прямота лучше всего.
— Мне кажется, нам нужно поговорить о том, что случилось прошлым вечером.
— Ты спас меня, потом я спасла тебя.
Она старалась не залиться краской под его пристальным взглядом, но подозревала, что ей это не очень-то удается.
— Ты знаешь, о чем я, девочка. Надо обсудить, какая искра пробежала между нами, когда мы обнялись.
— Это был просто поцелуй, Дженкин. Я и раньше целовалась.
На секунду Дженкин почти поверил, что она не почувствовала тогда ничего особенного, не ощутила неукротимого голода, который пробудился в нем самом. Но потом заметил, как старательно Эфрика избегает его взгляда.
— А ты позволяла хоть одному из мужчин ложиться на тебя? Мурлыкала для них, Эфрика?
Он удовлетворенно кивнул, когда она обожгла его сердитым взглядом.
— Это захлестнуло нас обоих. Жар, желание.
Значит, поцелуй взволновал Дженкина не меньше, чем ее, но Эфрика и виду не подала, что польщена его признанием.
— Похоть. И ничего больше. Я уже не ребенок, так что не вижу ничего особенного в том, что опытный мужчина смог разбудить во мне страсть. А ты, как я слышала, загораешься от одной женской улыбки.
— Проклятье, Эфрика, прекрати осуждать меня! Я брал то, что предлагали, как любой мужчина. Я полностью свободен и не должен ни объясняться, ни извиняться — ни перед кем.
Он вздохнул и потер затылок, спрашивая себя, как ей удалось внушить ему такое сильное чувство вины, даже стыда.
— Впервые приехав сюда, я и вправду потерял голову. До этого я никогда не уезжал из Кембрана, избегая посещать даже владения родственников. Но удовольствие быстро улетучилось: я понял, что на самом деле это вовсе не было просто наслаждение, которым делятся друг с другом.
Хотя Эфрика искренне ненавидела, когда он говорил о своих женщинах, любопытство заставило ее спросить:
— А что же тогда это было?
— Запах новой добычи? Аромат загадок и тайн? Я был темным, опасным любовником, человеком теней. Смелые отваживались принять вызов. Кому удалось бы раскрыть мои тайны? Я был всего лишь еще одним экземпляром в коллекции.
— Ага, понятно. Женщины обращались с тобой так, как мужчины часто обращаются с женщинами.
Это было неприятной правдой, которая открылась ему совсем недавно, но соглашаться он не стал.
— Думаю, я беззаботно скользнул в эту жизнь, стал одним из них, но потом понял, что это не по мне.
— Поэтому ты и приехал сюда? Посмотреть, сможешь ли стать одним из них?
Дженкин пожал плечами.
— Мне это приходило в голову. Ты знаешь о надеждах Кахала вывести МакНахтонов из теней, — начал он.
— Да, он рассчитывает, что породит МакНахтонов, которые выберутся из своих пещер.
Она заставила себя не покраснеть со стыда под осуждающим взглядом, которым он ее наградил.
— Ты не хуже меня знаешь, что Кахал и Бриджет — верные муж и жена, связанные обетом и любовью. — Он коротко улыбнулся. — И твоя сестра, совсем недавно одарившая нашего лэрда второй парой ребятишек, берет на себя больше, чем должна. Охотно и радостно.
Думая о новорожденных племяннице и племяннике, Эфрика тоже не смогла сдержать улыбку. Бриджет теперь вся будет погружена в заботы об этой парочке, так же, как это было с её старшими сыновьями-близняшками, которым уже по два года. Затем Эфрика подумала о других племяннице и племяннике — детях, появившихся на свет после того, как ее братья поразвлеклись с женщинами из рода МакНахтонов во время одного из своих визитов, а потом на тех не женились, и неодобрительно посмотрела на Дженкина.
— Ты тоже приехал сюда размножаться?
— Нет, конечно, — резко ответил он, потом вздохнул. — С тех пор, как я стал мужчиной, меня вряд ли можно назвать монахом, но мой единственный ребенок − Дэвид, и я просил руки у той девушки. Она решила остаться с себе подобными. Так что — нет, не мысли о размножении привели меня сюда. Раз уж внешний мир подбирается все ближе к нашему убежищу, я подумал, что будет разумно позволить людям познакомиться с одним-двумя МакНахтонами, чтобы дать им представление, что это за люди, вместо пустых сплетен или сомнительных домыслов. Получилось не совсем так, как я хотел, хотя у меня появилось несколько хороших друзей среди лэрдов. К сожалению, необходимость объяснять, отчего днем меня не бывает видно, делает дружбу сложным занятием.
