Да и, справедливости ради надо признаться: давно мои волосы не выглядели настолько здоровыми и ухоженными.
Долго рассматривать себя в зеркале я не стала, беспокойство за Снежку гнало меня в комнату ректора. Как там моя шебутная кошка? И... почему он вообще сказал, что подобрашка не моя? Я не говорила ему о том, что нашла Снежку совсем недавно... Ох! Только бы кисуня не оказалась его питомцем, сбежавшим от хмурого зануды аж в другой мир! А то ведь этому умнику хватит «мозгов», чтобы обвинить меня ещё и в краже животного.
Но, когда я вышла из туалетной комнаты, Снежки в кресле не оказалось.
— Снежка! — позвала я. — Кис-кис, маленькая моя! Ты где?
— Она спит, — раздался голос Эдмонда из тёмного угла гостиной. — Ты сделала всё, что собиралась, в моей туалетной комнате?
— Так точно, товарищ ректор! — отрапортовала, взяв под несуществующий козырёк. — Готова отойти ко сну, но хочу знать, где мой котёнок!
— Р-р-р!
— Серьёзно, где Снежка? Я же волнуюсь за неё!
— Не стоит за неё волноваться, она спит!
— Я только посмотрю, — соврала, скрестив пальцы за спиной. Ректор прищурился, встал. Снежка лежала в его руках, как наследная принцесса кошачьего царя. Она спала безмятежно, раскинув свои маленькие лапки с растопыренными розовыми подушечками. Я протянула к ней руки:
— Дайте мне её, дайте, она такая милашка!
— Это не твоя кошка, — отрезал ректор.
— Так она ваша?
— Да, и я прекрасно забочусь о ней!
— До такой степени, что позволяете ей бегать по мирам и забираться в...
Договорить я не успела. В углу вспыхнула лампа — сама по себе, клянусь! Она вспыхнула несколько раз подряд и так же погасла. Эдмонд резко обернулся и подошёл к лампе. Смотрел внимательно, как она мигает — с неравными промежутками, как азбука морзе. Ух ты, да это же самый настоящий радиоприёмник!
Или магический телеграф? Хм-хм, могли бы уже и телефон изобрести.
— Возьми Снежианну и уложи её, — неожиданно сказал мне Эдмонд, обернувшись. Мда, интересно, он относится с котёнку, как к человеку!
— И куда, простите, мне её уложить? — спросила озабоченно, принимая сонную Снежку на руки.
— Там, в спальне на кровати, — ректор рассеянно махнул рукой куда-то вбок. Я проследила за его жестом и, пожав плечами, пошла в спальню.
Если мне очень понравилась гостиная, то в спальню я просто влюбилась! Мгновенно, с первого взгляда и навсегда. Когда вернусь домой, обязательно найду себе такую мебель и кровь из носу заработаю на неё!
Кровать была, как ни странно, ни два ни полтора: не односпальная, но и не полностью двуспальной. Высокая, с двумя перинами, с горой подушек, она была укрыта стёганым одеялом в стиле пэчворк, а сверху ниспадали милые складки балдахина — тяжёлые, но не бархатные, как можно было предположить, а из какой-то простой на вид ткани. Тёмно-тёмно-зелёной. И вся остальная мебель была обита точно такой же тканью, выдержана в точно таком же цвете. У стены стоял строгий шкаф, а рядом — туалетный столик с фарфоровым тазиком для умывания и кувшином, на котором был нарисован цветочек с голубыми лепестками.
Хочу всё это! И зеркало в раме из зелёного камня — неужели из малахита? — тоже хочу!
Зевнув, поняла, что слишком долго рассматривала чужую спальню. Подошла к кровати и бережно уложила кисуню на подушку, отодвинув в сторону мягкое одеяло.
И задумалась.
Снежку-то я пристроила, а себя любимую куда укладывать? И вообще. С чего вдруг такая осторожность и забота по отношению к котёнку? Как-то это всё подозрительно. «Надо будет всё разузнать!» — решительно подумала я и села на кровать. Мя-я-я-гонько-то как!
Попружинила на идеальном матрасе и вздохнула.
— Как думаешь, не казнит меня на месте этот занудный ректор, если я немного полежу на его кроватке? — спросила я мирно спящую Снежку. Та, конечно же, ничего не ответила мне, а только потянулась, не открывая глаз, как умеют это делать только котята.
Пожав плечами, словно я сделала всё, что было в моих силах, я нырнула под одеяло и сладко зевнула. Рай!
Нет, вернусь домой, в лепёшку расшибусь, но спаленку себе такую отгрохаю непременно!
Снова зевнув, повернулась на бок и уткнулась в белый пушистый бок котёнка. Сонно улыбнувшись во сне, аккуратно приобняла Снежку и сама не заметила, как заснула. Зуб даю, с довольной улыбкой на лице!
Сколь приятным было моё засыпание, столь неожиданным и раздражающим было внезапное пробуждение.
— Кто дал тебе право спать в моей постели? — ещё не осознавая себя после сна, с трудом разлепила веки и уставилась в сияющие праведным гневом серые глаза ректора.
— «КТО ЛОЖИЛСЯ В МОЮ ПОСТЕЛЬ И СМЯЛ ЕЕ?» — передразнила я Эдмонда, вспомнив одну известную русскую сказку о медведях. Только мой искромётный юмор местный ректор не оценил и лишь сильнее сдвинул брови, нахмурившись пуще прежнего.
— Я не давал разрешения...
— Да вы ни на что разрешения не даёте! — перебила я мужчину. После дважды прерванного сна я хотела крушить и убивать, поэтому страх за собственное благополучие несколько притупился, выпустив на свободу накопленное возмущение и недовольство местными порядками. — Ругаете за неподобающий вид, а одежду не даёте. Туалета от вас нормального не допросишься — спасибо Снежке, что намяукала приглашение! Одни претензии кругом, а встать на моё место и попытаться понять, что девушка попала к вам из другого мира, что она напугана неизвестностью и, в конце концов, хочет есть, пить и спать, — вы и не подумали, не так ли?
Ректор молчал. Очень тяжело молчал. Меня словно бетонной плитой к полу прижимал взгляд потемневших серых глаз.
Пространство между нами настолько наэлектризовалось, что, казалось, подними я в воздух вилку утюга, как тот мгновенно раскалится.
— Миау! — сонно зевнули с соседней подушки. Внимание цепких глаз тут же убежало к моей белой пушистой спасительнице, а я незаметно выдохнула. Ух, вот это я выдала!
— Это неприемлемо. — Ответил Снежке ректор и покачал головой.
Кошечка что-то возразила этому упрямому бревну, но тот оставался непоколебим.
— Нет, Снежианна. Не обсуждается. Наша... кхм... гостья, — он так ядовито выделил это слово, что я всеми фибрами души прочувствовала гостеприимство Эдмонда, — будет спать в своей комнате.
Я хмуро сползла с барской постельки, демонстративно расправила одеяло и с вызовом посмотрела в лицо ректору.
— Ведите меня в мою камеру, о суровый надзиратель! Позвольте провести последние часы ночи в тишине и покое, без упрёков и надуманных обвинений.
— Не нужно паясничать, — хмыкнул ректор и даже вроде без злости. Да неужели? Наконец проклюнулось здравомыслие?
— Хорошо, — примирительно сказала я. — Откинем шутки в сторону. Если говорить откровенно, то мне очень, вот прям катастрофически как очень нужно принять ванну, поспать и поесть. Именно в таком порядке. Мытарства по вашему миру и столь суровое гостеприимство очень меня утомило. А завтра, как мы все уже знаем, мне нужно предстать перед СПРАВЕДЛИВЫМ СУДОМ. Давайте отложим нашу непримиримую вражду до завтра, а сегодня побудьте немного гостеприимным хозяином. Я же не многого прошу?
— С огромным — слышишь? — огромным удовольствием я бы тебя придушил.
Ректор замолчал, кривя губы, а потом поправился:
— Или усыпил. Чтобы не видеть и не слышать до СПРАВЕДЛИВОГО СУДА. Но, к моему искреннему сожалению, Снежианна отчего-то желает иметь тебя при себе.
Он шумно выдохнул и достал откуда-то из воздуха огненную нить. Я шуганулась к кровати, но Эдмонд презрительно усмехнулся:
— Не бойся, это не для тебя.
Он принялся водить нитью по воздуху, плетя кружево, и я уставилась на это действо завороженным взглядом. Выходило очень красиво. Как будто вдохновенный художник рисовал картину без холста и кисти! А Эдмонд одним движением руки послал сплетённую картину в глубину спальни. Я с разочарованием увидела, как огненное кружево расплылось, распалось на кусочки и впечаталось в стены и окна. И пропало.
