В ужасе приложила ладонь к плоскому животу, надеясь, что все-таки со мной этого не могло произойти. Но вот мою ладонь накрыла широкая рука воина, и я поняла, что побег не совершиться, пока я не избавлюсь от возможного ребенка.
5
5
Следующий день начался с поцелуя. Нежного поцелуя. Меня целовали в шею, слегка касаясь нежной кожи зубами, что заставляло еще больше вздрагивать от приятных ощущений. Тем временем большие теплые и чуть шершавые ладони путешествовали по моему телу, вынуждая тянуться за этими невыносимо чувственными ласками. Твердые губы спустились ниже, к ключицам, нежно поцеловали открытые участки кожи, а потом продолжили свое путешествие вниз. Грудь начала болеть, ныть. Но это была приятная боль, заставляющая мысли путаться, а дыхание сбиваться. Если бы сейчас у меня спросили мое имя, то я бы ни за что на свете не вспомнила бы эту ненужную подробность. Наконец, я почувствовала его рот на своей груди. Ласково коснулся языком ноющего соска, и я не смогла сдержать молящего стона. Мне хотелось, чтобы он уже избавил меня от этой боли, потушил этот неистовый пожар…
А после он полностью взял его в рот и принялся грубо посасывать, но мне это нравилось. Нравилось то, что он делал со мной, с моим телом, с моим разумом. Я еще никогда не испытывала таких ощущений. Это не описать. Об этом не расскажешь. Это надо просто прочувствовать. Испытать на себе.
Легкие, но заставляющие возбуждаться еще сильнее поцелуи перешли на живот. Пока мужчина целовал меня, его рука продолжала ласкать меня между ног. Невыносимо приятно. Греховно. Но неистово притягательно. Что он сделал со мной? А в следующий момент я почувствовала, как что-то надвигается. То, что я так долго ждала. То, чего я хотела в этот момент. То, что мог дать только он. Его руки. Его губы. Его сводящие с ума ласки.
Но неожиданно все прекратилось. Губы исчезли. Руки больше не касались меня. Это убивало. Невольно потянулась к нему, издав разочарованный стон. А он лишь посмеялся мне в ответ. Ненавидела. Ненавидела его за это. За то, что мучил. За то, что сломал мою жизнь. За то, что убил во мне меня. За то, что похитил и лишил привычной, спокойной и размеренной жизни. Ненавидела. Ненавидела себя за то, что поддалась ему сейчас. Плевать, что он начал ласкать меня, пока я спала. Все равно ненавидела. Его. Себя. Нашу жизнь. И ребенка в моем утробе.
Начала плакать, и теперь уже сама отталкивала северянина от себя. Чувствовала себя грязной. Испорченной. Мерзкой. За то, что посмела почувствовать к врагу. Я должна его ненавидеть. Хотела бы я его убить, но… Я еще не настолько сошла с ума, чтобы пойти на этот шаг, который погубит меня.
Ему было плевать на меня. Он просто ушел. Пока я плакала, он оделся и ушел.
Один раз ко мне заходила Катрина. Девушка принесла мне чашку с мясом, хлеб и кружку воды. Но я не повернулась к ней. Не притронулась к еде. Я не могла. Мне просто хотелось исчезнуть. Хотелось вырвать свое душу и сердце самой себе. Но, к сожалению, сделать этого я не могла.
— Анна, — Катрина легла рядом со мной, чуть приобняв меня. — Что с тобой?
Что со мной? Я проклята. На всю жизнь. Никогда я не стану счастливой. Не смогу полюбить того, кто полюбит меня. Не смогу родить замечательных детей от любимого мужчины. Не смогу выйти за него замуж. Не смогу быть просто по-женски счастливой. И никогда я не стану свободной. Этот ребенок, что растет в моем чреве, был зачат через насилие. Я уже ненавидела это создание. Я должна была избавиться от него. Сначала от него, а потом и от его отца.
— Анна, прошу, поговори со мной, — я слышала в ее голосе слезы, а у самой душа рвется. Хотела! Хотела все ей рассказать. Обо всем. О том, что делал со мной Роланд, что творилось на душе, как болело сердце. Но не могла. Не могла взвалить этот груз на нее. Ломать еще больше ее и так разрушенную жизнь.
— Уйди, — специально старалась заставить ее уйти. Не должна она была лезть в это. Мешать мне. Ведь знала, что ребенка от своего насильника она уже приняла. И Катрина ни за что на свете не позволила бы мне осуществить то, что я запланировала. — Уйди!
Кричала еще что-то ей вслед, когда девушка, все-таки заплакав, выбежала из палатки. Выгнала ее, а сама себя ненавидела.
Не знаю, сколько прошло еще времени перед тем, как я все-таки решила встать с ложа и умыться. Вышла из палатки, чуть пошатываясь и сильнее кутаясь в теплый плед. Бросила взгляд в сторону костра. Катрина сидела рядом со своим мужчиной, прижавшись к его плечу. Напротив них сидел Роланд, ко мне спиной. Идеальная возможность подойти и вонзить ему нож в спину. Но нет. Я слаба для этого. Хотя ненависть моя сильна. Она клокотала внутри, пытаясь вырваться наружу. Застилала мне глаза. Заставляла желать убить, пусть и врага. Но все-таки человека. Нет, он даже не человек. Чудовище. Монстр. Без сердца. Без души. Без элементарных человеческих эмоций. Без сострадания. Жалости. Уверенна, он даже любить не мог. Не нужны ему дети. Не нужны.
Решительно шагая, направилась к речке, пока все заняты ужином. От речки веяло холодом. Но я все равно решительно сбросила плед, затем на землю полетело платье. Оставшись обнаженной, я почувствовала, как от мороза кожа начинает неметь. Но мне было плевать. Я была решительна в своих действиях. Лучше покончить с этим раз и навсегда.
Первый шаг был самым болезненным. Казалось, что мои ноги горели в огне. Но нет. Это просто ледяная вода окутывала меня. С каждым шагом все больше и больше эта мгла поглощала меня. По колени. Бедра. Талия. Живот. Грудь. Замерла. Тело дрожало, зубы стучали. Мне казалось, что прямо сейчас я упаду. Но заставляла себя стоять и ждать, пока оно не умрет во мне. Пока оно не исчезнет. Было больно. Судорога и холод постепенно брали свое. Неожиданно мне в голову пришла мысль о том, что умереть сейчас — это был не самый худший вариант. А наоборот. Наиболее прекрасный. Зачем мучить кого-то, если проще умереть самой? В данный момент смерть являлась для меня освобождением. Только так я могла почувствовать себя свободной.
Последний шаг — и я полностью погрузилась под воду. А затем… стало так спокойно. Тихо. И с души словно камень упал… И первый раз за столько месяцев я улыбнулась. Кажется, я сошла с ума, но мне показалось, что что-то огромное и черное стало сверху приближаться ко мне.
Резкая боль в руке заставила вскрикнуть, и стоило мне только раскрыть рот, как я тут же наглоталась воды. Теперь уже стало страшно. Я не могла дышать. Рывок. Рывок. Почувствовала под собой твердую и жутко холодную поверхность. Холод. Сильные удары в грудь и чьи-то губы на моих губах. Где-то позади слышался женский встревоженных голос и плач ребенка. Почему он плачет? И что он вообще забыл в лагере северян? Я его раньше не видела и не слышала…
Рывок. И я опять способна дышать. Я больше не умирала. Первое, что я увидела, открыв глаза — это темный взгляд Роланда, который явно не предвещал мне ничего хорошего. Еще раз проверив, что со мной все в порядке, Роланд подхватил меня и закинул мне на плечо. Я сильно ударилась животом об его твердое плечо.
Сипло вскрикнула. Не помню, как мы преодолели весь этот путь, но вот я уже стояла в нашей палатке, прижимая к телу свой плед, в который закутал меня Роланд еще на берегу. А он…
Смотрел на меня, словно готов был убить. Придушить. Разорвать на части. Сделать что угодно, но причинить боль. В два широких шага преодолевает расстояние между нами. И в следующее мгновение щеку обжег сильный удар, и я упала на шкуры. От того, что он сделал, слезы накатились на глаза. Было больно. В следующее мгновение он сорвал с меня плед и схватил за волосы, заставляя встать на цыпочки. Смотрел прямо в глаза, и с каждой секундой мне казалось, что взгляд его становится все более и более темным. Хватка усилилась, и я вскрикнула.
— Мне больно! — прохрипела я, не зная, толи прикрывать свое нагое тело, толи вцепиться в его руку.
