class="p1">Просел моховый очёс под ножищами у злодеев, и все они, как один, провалились по колено в жижу мутную. Жаль, ненадолго. Узнало болото своих, разжало тиски трясинные. Вмиг разбойники из провалов выбрались, только злее стали.
Крикнула Миля:
— По щучьему веленью, по моему хотенью, пусть они щекочут друг друга до упаду!
И понёсся над болотом нечеловеческий смех... Да ладно бы смех — то конское ржание, то гусиное гоготание, то совиное уханье, то поросячье повизгивание. От какофонии этакой у Мили коленки задрожали. Но куда страшнее стало, когда веселье кончилось.
Отсмеялись разбойники, перестали друг другу бока теребить и зарычали от ярости лютой — до того на Милю разобиделись. Уж не власть Чуды-Юды их вперёд гнала, а охота за унижение поквитаться.
Что делать? Призвала Миля на подмогу всех окрестных пчёл и ос.
Налетел на болото несметный рой. Кричат черти-душегубы, скачут, мечутся, руками машут, дубинами молотят. Одному по носу попало, другому по уху, третьему промеж глаз. Любо-дорого посмотреть.
Разбегаться лиходеям пчёлы не давали, гнали их к камышам, вглубь болота. Споро так гнали, весело. Миля уж вздохнула с облегчением — всё, за нами победа.
Вдруг поднялся ветер, сеть жужжащую с разбойников сорвал и унёс в лес-чащобу.
Пособил болотный царь слугам своим. А они вконец озверели, с воем и рыком в атаку попёрли. И не шагом — бегом да вприпрыжку.
Ярилка из бочонки кричит:
— Труби отход! И Жиронежку не спасёшь, и сама пропадёшь ни за что!
Вроде и прав он. Но припомнилось Миле, как её саму таким же вихрем с берега реки к бабкиному дому перекинуло. Вдруг и с чертями болотными трюк сработает?
А они уже в двадцати шагах. Пучат зенки кровавые, скалят зубы острые, дубинами в когтистых лапах грозят. Сейчас налетят, насмерть забьют, разорвут, растерзают, загрызут…
Встала Миля на телеге в полный рост — пан или пропал! — и выпалила скороговоркой:
— По щучьему веленью, по моему хотенью, пусть черти болотные сейчас же очутятся посреди океана на необитаемом острове!
И спустился с неба смерч, и пал на разбойные головы, и втянул злодеев в воронку ревущую, и унёсся с ними в вышину, и пропал из виду. И ничего болотный властелин с этим поделать не смог!
А пленницы так и стоят — ни живы, ни мертвы, глазами хлопают, жмутся друг к дружке, и не разберёшь, которая из них боярышня.
Миля от победы раззадорилась:
— Эй, девчонки, — кричит, — бегом сюда! Вывезу вас!
Одна смелая нашлась, маленькая да дробненькая, мышкой вперёд вышмыгнула. А остальные будто приросли.
Леший знает, сколько бы их уговаривать пришлось, но раздался вдруг из недр болота нутряной стон, закачалось травяное море, волнами пошло, стало тут и там лопаться, а из прорех жижа болотная наружу попёрла.
Завизжали пленницы и за Мышкой со всех ног припустили. Оказалось их восемь душ: две мамки, две няньки, три сенные девушки и боярышня собственной персоной — платье серебром шито, оплечье жемчужное, на голове кокошник.
Оглядела Миля телегу — маловата для такой оравы. Но если потесниться, все усядутся.
— Барахло бросайте тут. Для людей места мало!
Боярышня губки надула, ножкой в сафьяновом сапожке топнула:
— Ты мне не указывай, мужичка неотёсанная! Ну-ка, девки, бочку с телеги долой!
Сунулись было девушки к телеге, но Миля на них цыкнула, как бабка на братьев Тупых — они и оробели. Стоят, не знают, кого слушать. А Миля Жиронежку взглядом смерила:
— Нечего тут командовать — не у себя в тереме! Живо все на борт! Или пешком хотите идти?
Побросали Жиронежкины челядинки тюки да короба, полезли в телегу. Мамки-няньки в летах да в теле — кряхтят, стонут. Но ничего, умостились, как раз местечко для боярышни осталось.
А та опять ножкой топ:
— Без нарядов, без украшений не поеду!
Миля ей:
— Ну и оставайся. Только сперва назад оглянись.
А там было, на что посмотреть. Из трясины лезли щупальца, в грязи да тине, и все, как ручейки к оврагу, струились к Жиронежке. Не хотел царь болотный добычу свою отпускать, тянул к ней руки поганые.
Взвизгнула боярышня, зайцем на телегу запрыгнула. А Миля по щучьему веленью щупальца узлом завязала и приказала телеге обратно на дорогу выбираться.
Ехали небыстро — спешить некуда, а всё равно на корнях, кочках и колдобинах потряхивало да подбрасывало, отчего молодые прислужницы повизгивали, старые совами ухали.
— Что у тебя в бочке-то? — облизнулась Жиронежка. — Небось, огурчики солёненькие?
Девица она пухленькая, видно, поесть не дура.
— Не твоего боярского ума дело, — отрезала Миля.
Задохнулась Жиронежка от возмущения:
— Да как ты смеешь, смердка неумытая!
— Будешь обзываться — ссажу. Ножками пойдёшь.
Прислужницы Жиронежкины попробовали за боярышню свою вступиться, но Миля и на них прикрикнула. Что ей девки пугливые после чертей болотных? А боярышня посидела, надутая, посидела, да голод спесь пересилил. Сунула Жиронежка не спросясь руку в бочонок и тут же отдёрнула с криком:
— Укусил! Он меня укусил! А-а-а!
На белом нежном пальчике и правда капелька крови алела.
Мамки да няньки кинулись боярышню утешать, а Мышка догадалась:
— Так это, верно, та самая щука, по чьему велению чудеса творятся!
Выкатилась телега на дорогу. А там — народ! Гридины боярские, крестьяне из деревни с вилами да батогами, а впереди всех всадник давешний.
Помог он Жиронежке с телеги сойти и в ноги ей бухнулся:
— Виноваты мы, государыня, не уберегли!
— Виноваты, да ещё как, — согласилась Жиронежка. — Вот скажу батюшке, он велит тебя выпороть, как холопа!
Поднял сероглазый на неё преданный взгляд:
— Пускай велит! Главное, ты жива и невредима!
Эге, да парень, похоже, влюблён.
— Как же, невредима, — возмутилась боярышня. — Мне эта щука чуть палец не оттяпала!
Миля Ярилке шепнула:
— А поедем-ка мы отсюда.
И совсем уже собралась слова волшебные произнести, как вдруг щук спросил — ни к селу ни к городу:
— Так что, замуж за царевича не надумала?
Взяла Милю досада.
— Не нужен мне никакой царе... — начала она.
И не закончила.
Видит, на дороге пыль клубится, и что-то мчится с топотом в этих клубах, что-то приближается. Никак разбойники болотные нашли способ из-за моря воротиться?
Гридины вперёд выдвинулись, секиры наизготовку взяли. Крестьяне заволновались. А Жиронежку прислужницы под руки подхватили да в лес потянули — чтоб глаза не мозолила.
Между
