– они не поддавались.
Но вдруг сильный рывок и поворот необычной ручки заставил дверь так резко распахнуться, что Натали чуть не упала. Страшно был заходить внутрь этого необычного возка, но еще страшнее было оставаться на улице, слушая завывание метели.
На удивление, в возке было достаточно тепло, и женщина смогла немного согреться. Необычные мигающие огоньки, небольшое тонкое колесо, почему-то стоявшее не снаружи, а внутри, спереди – все это опять потрясло ее. Она сидела на мягком, чуть пружинящем диванчике и рассматривала внутреннее устройство этой необычной повозки. Женщина была как в сказке, чувствовала себя лягушонком в коробчонке, все было непонятно и внушало страх.
Чем дальше, тем больше барыне казалось, что все происходящее – страшный сон, морок, и уставившись плывущим от эмоций взглядом в стекло, она стала горячо молиться и о себе, и о своих близких, которые сейчас находятся где-то далеко от ее страхов и переживаний.
Слезы потекли невольно из глаз женщины, и она долго плакала в тишине. Но вот дыхание стало ровным и спокойным, она задремала. Во сне все события ее жизни пронеслись чередой картинок, Натали вспомнила о больной Машеньке, своей крестнице, которую везла домой, в ее имение Васино, да, видно, не довезла.
Пришли мысли и о Машиной маме – Ольге, старинной подруге и дальней родственнице. Вспомнились их мужья-друзья, служившие в чине капитанов в одном полку. При этом у нее всплыли немудрящие незнакомые слова: «Служили два товарища в одном и том полке», которые она явно раньше не знала.
Замуж Натали выдали рано, еще шестнадцатилетней, в возрасте ее подопечной, была она типичной наивной провинциальной барышней с небольшим приданым. Поэтому, когда полк был проездом в уезде, и они с Ольгой познакомились с «двумя капитанами» на каком-то балу, которые почти сразу посватались к ним, – родители были только рады обвенчать их по-быстрому.
Но и тут, если у Ольги все было более или менее в рамках тогдашней жизни, то муж Натали оказался бретером, игроманом и быстро проиграл не только свое имение, но и огромную сумму казенных денег.
Долг необходимо было покрыть, иначе мужа ждало или увольнение с позором, или самоубийство с не менее позорными последствиями, но уже для ее жизни. Пришлось срочно продавать небольшое приданое девушки – имение и деревушку под названием Деревенщики, находившуюся в стороне от старой Смоленской дороги и от поместья Ольги, чтобы возместить этот проигрыш.
Скандал удалось замять, но семейная жизнь стала напряженной и тяжелой. К радости или горю, но супруг Натали сумел избежать увольнения, а точнее формулировки «исключается из службы, с тем чтобы впредь в оную не определять».
Муж ушел вместе с полком в Итальянскую кампанию и угодил в самое пекло Суворовского похода тысяча семьсот девяносто девятого года, где и сложил голову в сражении при Бассиньяно. К счастью Натали, хотя здесь вряд ли подходит это слово, но так уж было, своей героической смертью он хоть как-то обелил свое и ее имя и реноме.
Если бы муж не был игроком, выплата «по смерти супруга» была бы довольно значительной – в сумме единовременного годового жалованья. Увы, но послужной список покойного не позволял надеяться на достойную вдовью пенсию.
А так после смерти мужа барыня оказалась в очень стесненном материальном положении. У нее в прямом смысле слова не было ни кола, ни двора, и поэтому, когда Ольга написала, что она может пожить у нее, Наталья смирила свою гордость и приняла эту очень вовремя пришедшую помощь. Жила она во флигеле недалеко от дома подруги, но большую часть дня хозяйничала в ее доме, помогая растить Машеньку, так как Оленька часто болела и умерла, когда девочке было лет десять.
Так что слуги Машеньки были и слугами барыни. Так как ее имение было продано вместе с людьми, прежних слуг не осталось, была только старая нянюшка Настасья и Катюшка с Дашей, которые тогда были совсем маленькими девочками, приходившиеся нянюшке какими-то двоюродными внучками, которых она сумела отстоять. Так и в дальнейшем Наталья Машу и воспитывала, являясь ее крестной.
Официальным опекуном был назначен какой-то троюродный дядюшка, так как женщины в то время не могли быть опекунами даже своих детей или ближайших малолетних родственников.
Откуда-то в голове барыни были знания о том, что не только она, простая провинциальная помещица, но и неизвестная ей, но, видимо, знаменитая для других, Наталья Николаевна Пушкина-Гончарова после смерти мужа не могла быть опекуном своих четверых детей.
Всплыли почему-то интересные факты о том, что царь Николай I, про которого она и не знала, так как сейчас императором был Александр I, и которого почему-то воспринимают «как душителя свободы», как это ни странно, очень помогал детям какого-то неизвестного-известного Пушкина после смерти его и денежно, и по учебе, оплатил все его долги и велел издать все произведения, а прибыль отдать детям. Но официальным опекуном он не был. Была учреждена опека во главе с графом Строгановым, в которую вошли также поэт Виельгорский, поэт и придворный Жуковский и титулярный советник Отрешков. Все эти знания непроизвольно всплывали в голове барыни и очень ее удивили – ничего такого она не знала, да и люди ей были неизвестны.
В случае Натальи и Марии опекун был формальным, он просто назначил управляющего имением, а фактически воспитанием и опекой Машеньки после смерти матери занималась она и поэтому любила девочку, как свою родную дочь. Маша ехала от кого-то из подруг, а барыня ее встречала. Была девушка в веселом настроении, довольная, все порывалась о чем-то рассказать, но не смогла, заболев горячкой.
У Маши после смерти матери во владении было всего две деревни – собственно Васино, рядом с которой и была усадьба, и Отрада, а по-деревенски – Позорешня – не подумайте чего плохого, просто рядом была речка Позорешня. Почему она имела такое название, уже никто и не помнил, но как говорится, из песни слов не выкинешь. Скорее всего, имело название общий корень со словом «дозор», и являлась она какой-то границей владений. А может, это было связано со старинным значением слова «позор» – «внимание, наблюдение», и тоже указывает, что река была границей, по которой за чем-то наблюдали.
Васино имело выгодное положение, так как стояло на бойком месте – старой Смоленской дороге в двадцати трех верстах по дороге из Дорогобужа в Вязьму. Было в ней всего семь дворов, в которых
