Однако еще знакомые лица разглядела я толпе и едва с ритма не сбилась.
Оба сына посла каким-то чудом, не иначе, оказались поблизости и не упустили случая полюбоваться на танец бродячего народа. Сперва я даже похолодела от страха, опасаясь, что они узнают, кто я такая. Но, разумеется, это были сущие глупости. Как они могли запомнить мое лицо, если даже имя не удалось им удержать в голове? Да меня и близкие знакомые не могли опознать в таком виде.
Ведь фокус в том, что если не ожидаешь увидеть кого-то, то и узнать не выйдет.
Стоило только музыке смолкнуть, как ко мне тут же пробились оба иберийца, проигнорировав недовольный взгляд моего кузена. Данко считал себя обязанным следить за безопасностью ученицы своей матери, поэтому готов был, если придется, отбивать сестру-шувани у чужаков.
— Погадаешь, красавица? — весело обратился ко мне Мануэль Де Ла Серта.
Глядел он на меня как на ручную обезьянку. Нечто забавное, но не наделенное умом и волей. Правда, когда меня накрыла тень Данко, джентльмены слегка смутились.
Нельзя было отказать этим двоим. Не просто так пришли — судьба привела. Только что говорили — и вот он, Мануэль Де Ла Серта.
— Они тебя обидели, сестра? — демонстративно спросил сын тети Шанты.
Я покачала головой, успокаивая родича.
— Нэт. Мэ шукар.
— Ну смотри, сестра, — недовольно пробормотал кузен.
Джентльмены переглянулись и рассмеялась.
— Да, не в каждом богатом доме так берегут своих женщин.
Настал очередь смеяться для цыгана.
— Вы бы сами побереглись наших женщин, молодые господа, — чуть успокоившись, отвечал с вызовом Данко. — Сестра моя — шувани. Что не по ней — шепнет, и не дознаетесь, откуда беда пришла.
Разумеется, иберийцы ни на грош не поверили, что перед ними и впрямь ведьма.
— Ну так погадай нам, колдунья, — снова попросил Мануэль. В его глазах я видела праздное любопытство, так свойственное обывателям, когда речь заходила о цыганах.
Я широко улыбнулась и, как и следовало, сказала:
— Позолоти ручку, молодой господин.
А потом добавила:
— Но гляди, не жалуйся. Шувани не обманет, скажет правду, даже если не по нраву.
И мало кому понравится узнать, что он скоро умрет.
— Не пожалуюсь, — заявил молодой человек и вручил мне полкроны, а после стянул перчатку и протянул ладонь.
Я коснулась его руки и почувствовала холод, холод дыхания костлявой. Смертник. Уже на тот свет глядит.
— Беда за тобой по пятам ходит. А погибель в глаза заглядывает, — сказала я чуть дрогнувшим голосом.
Де Ла Серта расхохотались в голос, очевидно, ни на грош не поверив.
— Да ты даже и не глянула на ладонь! — укорил меня Теодоро.
Я прожгла его взглядом.
— Для этого и глядеть не нужно, чтобы понять, какая напасть приключилась с твоим братом.
А вот про брата я зря ляпнула… Но, кажется, на оговорку не обратили внимания.
— Ты лучше скажи, что у меня на сердце, красавица, — не пожелал слушать старший.
Улыбка у меня вышла грустной должно быть. Я вгляделась в линии на его руке.
— Пусто у тебя на сердце. Нет никого. Ни по ком не сохнешь, — сказала я, чувствуя, как что-то теплое расцветает в груди.
Никого не любит. Дар никогда не обманывал меня. Значит… Значит, черноглазый не связан с другой чувством.
Тут же пришлось одернуть себя. Тетя Шанта говорила, не полюбит он меня. Вот и нечего мечтать попусту.
— А меня кто любит?
Я смотрела на его ладонь, не зная, соврать или нет. А потом плюнула на все и сказала как есть:
— Вздыхают многие. Влюблены многие. А любит одна. Сам узнаешь.
Братья переглянулись и захохотали.
— Одна, — весело фыркнул Мануэль. — Кареглазая, верно. И темноволосая.
Я фыркнула. Описание было довольно верным. И кареглазая, и темноволосая.
— По руке такого не скажешь. Тебе уж лучше знать, кто по тебе тоскует.
Вечером, когда я уже сидела в своей спальне, ко мне вломился Эдвард, злой как черт из преисподней.
— Первая, ты ума лишилась?! — выпалил он в первую очередь.
Возвращалась домой я, разумеется, одна, без него. Благородный джентльмен не может сопровождать простую цыганку.
— Что такой, Эдвард? — холодно спросила я. — Почему ты вдруг решил, будто можешь повышать на меня голос?
Лицо Второго понемногу покрывалось красными пятнами.
— Ты танцевала на улице! Да еще и в таком виде. Если бы матушка только видела!..
О, Создатель… Нашел чему возмущаться.
— Второй, я делаю это лет с десяти. Не забывай, батюшка сам приводил меня в табор, до той поры, когда я не смогла ходить туда сама. Матушка этому не рада, но не станет запрещать. А ты сам не так давно выражал недовольство, что я холодна и сдержанна.
Близнец тяжело вздохнул и уселся на мою кровать.
— Я волнуюсь за тебя, Первая. Ты заигралась уже в цыганскую колдунью.
Заигралась? Вся беда заключалась в том, что я не играла. Я была шувани.
— А если бы Де Ла Серта тебя узнали? Зачем ты вообще пошла в табор? Ты ведь уже несколько месяцев туда носа не казала!
Я видела расширенные зрачки брата, слышала, как дрожал его голос… Испугался за меня. Но почему?
— Ты что, думал, я уйду в табор? — спросила я растеряно.
С самого детства Эдвард боялся, что брошу все, уйду вместе с цыганами. Связь между близнецами слишком тесная, почти до боли.
— Я не стала бы так поступать, Второй. Никогда. Мне просто нужно было поговорить с тетей Шантой. Посоветоваться. Кто откажется от богатства ради кочевой жизни?
Я разговаривала с ним мягко, как с испуганной лошадью.
— Кто? Ты, быть может? Я же вижу, какая ты там. Мне казалось, ты уже и думать забыла о той жизни. Но сегодня на площади… Забудь.
Сегодня на площади я была счастлива. Пусть недолго. Пусть не по-настоящему.
— Что сказала тебе Шанта? — спросил Эдвард, меняя тему.
Тетей он шувани никогда не называл, решительно отрезая от себя это родство. Действительно, гаджо.
— Она подтвердила, что Де Ла Серта прокляли. И сделал это кто-то достаточно умелый, чтобы даже отец ничего не заподозрил. Нужно рассказать ему.
Второй расстроено вздохнул. Старую шувани он не любил, но верил ее словам. Она не стала бы обманывать. По крайней мере, не меня, и не моего отца.
— Нужно рассказать, Первая. Как можно скорей.
Я согласилась. Не хватало еще, чтобы сын посла умер по непонятной причине в нашей стране.
— Пойдем, Второй. Не стоит тянуть до утра.
Разумеется, папа еще не лег. Иногда мне казалось, что он вообще не спит, а так и проводит все свободное время в кабинете за бумагами.
— Ну, блудная дочь, с какими новостями вернулась от старой шувани?
На моем лице появилась улыбка. Папа всегда знает все. И от этого мне всегда было спокойно.
— Мануэль Де Ла Серта действительно проклят. И проклят в нашем доме, — выпалила я с порога.
Не выносила приносить дурные новости.
Благодушие мгновенно покинуло нашего батюшку. Между бровей залегли угрюмые складки.
— Так значит, ты все же была права насчет проклятия… — произнес отец.
Слова тети Шанты он под сомнение ставить и не подумал, слишком уж преуспела старая шувани в своем искусстве.
— Хотя я и не представляю, какое условие нужно было поставить, чтоб лишь ты увидела колдовство.
Я тоже не представляла совершенно, как так могло выйти. И, скорее всего, условие ставилось с расчетом, что никто ничего не заметит.
— Тетя Шанта сказала, я спасу его, когда потребуется моя помощь, — сообщила я отцу. — Но если я не пойму, когда придет время? И из-за меня этот человек умрет…
От одной мысли о смерти Мануэля Де Ла Серта мне становилось дурно. Как только могла я так глупо, так безнадежно полюбить мужчину, которого видела впервые в жизни? К тому же мужчину, походя растоптавшего мою гордость…
Папа подошел и ласково погладил меня по голове, словно бы я опять была маленьким испуганным ребенком.
— Не сомневайся в своих силах, Ева, раз уж сама Шанта не сомневается в них. Ведь она учила тебя с самого детства и лучше всех других знает, на что ты способна.
