выступ, и мне уже никак туда не попасть.
Понятно, что этот дракон понятливый.
Но я его поняла. Я не должна туда идти. И потом, можно подумать, что я смогу так уж и далеко убраться — мне никак не получится забраться на выступ здания и спуститься вниз самой. Судя по всему, как я понимаю, мы забрались куда-то очень высоко. Я застряну здесь, если не найду лестничную клетку или работающий лифт. Я разворачиваюсь и обхожу остальную часть комнаты, а дракон следует за мной, когда я это делаю. От тревоги у меня опять внутри все переворачивается, и это лишь усугубляется, когда, несмотря на обследование этой комнаты, я не нахожу лестничной клетки. Я нашла пару мест, где обрушились камни, а пол и стена разрушены, и я подозреваю, что там, должно быть, и был путь вниз.
В общем, я застряла тут до тех пор, пока дракон сам не решит спустить меня вниз.
Еще более удручает то, что здесь я не вижу ванную. Воды нет, туалета нет, ничего нет. Должно быть, строительство этого здания не было завершено — даже потолок местами не более чем голые балки. Это худшее из всех возможных мест, где узнику удерживаться в плену, а у меня уже начинает побаливать горло, как будто там кошки скребутся. У меня урчит в животе, но я не обращаю на это внимания — в После голод меня мучает постоянно.
Я поворачиваюсь к дракону, решив, что сейчас самое время еще раз попробовать пообщаться.
— Ты понимаешь меня? — спрашиваю я тихим и ровным голосом, потому что не хочу его переполошить. Когда не последовало никакой реакции, я прикусываю губу. Как, черт возьми, Клаудии удалось установить связь и общаться с ее драконом? — Я не хочу показаться назойливой, но мне хочется пить. И в уборную.
Дракон лишь смотрит, уставившись на меня, следит за мной, как кошка за мышью.
Разыгрывая пантомиму, насколько мне это получается моей здоровой рукой, я изображаю, что пью.
— Пить? Воды? Пожалуйста?
Когда дракон лишь продолжает пялиться на меня, я сдерживаю вздох разочарования. У меня ничего не выходит, и я не знаю, что делать. Беглым взглядом я озираюсь вокруг, выискивая какой-то другой способ общения, и у своей ноги я замечаю кусочек камня. Я беру его и начинаю писать на бетонном полу, этим камнем царапая цемент, так что мне не очень-то хорошо и получается выписывать буквы, тем не менее это все ровно буквы.
«В О Д А».
Написав это, я указываю рукой на надпись.
— Читать умеешь?
Глядя на меня, он наклоняет голову, совсем чуть-чуть, словно кошка, которая пытается что-то понять. Не думаю, что он идиот. Наверно, это я просто не умею ему четко объяснять. Я снова жестом рукой изображаю, что пью воду.
Но все это бесполезно. С таким же успехом я могла бы просить лошадь принести мне Хэппи Мил*.
*Прим.: Хэппи Мил — комплексный заказ еды для детей, используемый в сети ресторанов быстрого питания Макдоналдс. Содержимое состоит из подарочной упаковки с едой и игрушки.
Изрядно расстроившись, я прижимаю ладонь ко лбу.
— Не бери в голову. Думаю, забота о пленнике самое последнее в списке твоих дел.
Дав камню выскользнуть из моих пальцев, я отступаю обратно в свой угол и, опустившись на пол, прижимаюсь спиной к стене.
Глава 3
ДАХ
Совершенно сбитый с толку, я смотрю, как женщина садится, рухнув на пол возле стены. Она закрывает глаза и тяжело вздыхает. Выглядит она измученной этим простым движением.
Я ничего не понимаю.
Мне хочется подойти и снова обнюхать ее, потребовать, чтобы она открыла глаза и еще поговорила. Я не улавливаю сути ее слов, но мне нравится звук ее голоса и ее болтовня. Больше всего на свете мне хочется слушать ее речи, наблюдать за движениями ее лица, когда она разговаривает, видеть, как ее удивительные темные глаза сосредотачиваются на моем лице.
Мне хочется, чтобы она посмотрела мне в глаза и бросила мне вызов. Мне хочется, чтобы она перекинулась в свою боевую форму, дабы я мог принять ее вызов и сделать ее своей парой. С каждым часом, когда она находится здесь, — это еще один час, когда она уязвима перед опасностью быть похищенной другим, жаждущим пару самцом.
От одной только мысли об этом я начинаю рычать от отчаяния. Этот человек мой. Я не хочу другого.
При звуке моего рычания я чувствую изменения в воздухе, так как снова улавливаю исходящий от нее запах страха. Расстроившись, я отступаю на шаг, другой, оставив ее в покое. Понятия не имею, что я делаю не так. Может, Кэйл не стал заставлять свою пару бросать ему вызов? Они спарены, а это значит, что она точно это сделала. Она вся им пропахла, его огонь в ее крови. Я хочу, чтобы этот человек принял меня, признав своим. Но для этого она должна приступить к процессу спаривания.
Я пристально ее рассматриваю, с нетерпением ожидая, не покажет ли она какие-нибудь внешние признаки смены формы. Ее бледную кожу не окрашивает красный окрас спаривания. Вообще-то, если уж на то пошло, она выглядит еще более больной, чем раньше. Не видны чешуи, даже намека на крылья тоже нет. Нет ничего, что поощрило бы спаривание.
Я просто не знаю, что делать. Никогда прежде я не встречал самку, которая не бросала бы вызов самцу, если, конечно, она не была еще слишком молодой… или уже спарилась. Я опять пристально разглядываю самку. Она не подросток, полагаю я. Запах ее тела выдает в ней зрелую самку. И я не чувствую на ней запаха другого.
«Убей ее, — шепчут мне в уши вороны. — Она тебе не годится. Уничтожь ее».
Я мотаю головой, стремясь заглушить их голоса. Я хочу именно эту самку. Она принадлежит мне. Возможно… возможно, это я создаю неверное впечатление, и она меня неправильно понимает. Возможно я делаю что-то не так.
Но что именно? Мое сознание загрязнено годами насилия и ярости, а стервятники не оставили места моим воспоминаниям. Я не могу пробраться к ним, не подстрекая своих мучителей. Только моя женщина помогает мне оставаться в здравом уме. В этом, должно быть, и есть ответ.
Может… может быть, люди мыслят иначе, чем драконы. Может, именно я тот, кто делает что-то неправильно.
«Вранье».
Щелкая зубами, я набрасываюсь на ворона, прежде чем он успевает сказать что-нибудь еще, и прогоняю его. Если намеки моей самки на заинтересованность выражаются как-то по-иному,
