Утверждать я это не берусь, но кроме нас двоих на утесе больше никого не было. А значит, она может попытаться сделать это снова! Я с опаской покосилась в сторону двери, кажется, оставаться в этом доме становиться опасно.
Снова принялась судорожно рыться в воспоминаниях прежней хозяйки этого тела. Мне показали не так уж и много, словно заостряя внимание на самых главных моментах её жизни. Помниться, ей выделили вдовью долю — дом и землю, значит, жить есть где, это уже хорошо.
А что по деньгам? Вроде положено какое-то содержание, но что-то подсказывает мне, что оно будет совсем мизерным. Значит, нужно брать с собой, всё, что только можно увезти. Прежняя жизнь научила меня не дожидаться милости от других. Как вспомню, сколько лет я загубила, ожидая одобрения от своего бывшего мужа — аж стыдно становиться за свою былую слабость. Больше я такого не допущу, тем более у меня теперь есть, для кого стараться!
Рука снова потянулась к животу.
— Обещаю, я сделаю для нашей дочери всё, что только смогу! — словно клятву прошептала я.
Дверь тихонько отворилась, в комнату с кружкой в руках вошла Эбби.
— Нянюшка! — сорвалось у меня с губ.
— Проснулась, родненькая моя, а я тебе тут отварчика принесла, с мёдом. На, родимая, попей!
Нянюшка протянула мне пузатую глиняную кружку, над которой ещё вился белёсый парок. Пить действительно очень хотелось.
— Как долго я болела? — почему-то моё падение с утёса все скромно именовали болезнью.
Эбби зашевелила губами, сгибая пальцы: — Да сегодня как раз девять дней будет. Никто не верил, что после такого выжить можно, с горы-то тебя родимая, всю переломанную принесли. Одна я Пресветлой Богине молитвы читала, вот ты в одночасье на поправку и пошла.
— Спасибо, нянюшка! — радовало, что хоть один человек в этом незнакомом мире искренне желал мне добра.
Девять дней, а на теле ни синяков, ни царапин. Как такое возможно? Может, меня лечил тот лекарь, что проводил магическое сканирование? Хотя он был не менее удивлён моему внезапному выздоровлению. Впрочем, это уже не важно.
— Нянюшка, а что в доме твориться? — я допила последний глоток отвара, передавая ей опустевшую кружку.
— Дак всё по-прежнему: мачеха ваша зверем смотрит, кричит да всех шпыняет. Сестрица, то в комнате безвылазно сидит, то под вашей дверью ходит — переживает очень. Видать виноватой себя считает, она ведь вас тогда на прогулку-то позвала.
Нянюшка всё рассказывала, а я заметила, что она, то называет меня родненькой и на ты, то переходит на уважительное вы. Сама этого женщина вероятно даже не замечала.
— А папенька что? Приданное моё уже собрал? — этот вопрос волновал меня сейчас больше всего.
Эбби опасливо покосилась в сторону двери и полушепотом продолжила:
— Так сначала его мегера эта, Ингрид, всё отговаривала, мол тебе, голубка моя, и так вдовья доля положена и того хватит, а потом вы занеможили, так вопрос сам собой и отпал, вот она-то обрадовалась, — Эбби горестно вздохнула, теребя пальцами ткань фартука.
Это она зря радуется, я своего точно не упущу! Только нужно немного сил набраться, они мне точно понадобятся.
— Нянюшка, а можно мне немножко каши? И я бы хотела помыться.
Эбби радостно всплеснула руками, подхватила пустой бокал и убежала на кухню. Вернулась она с полным подносом, уверяя, что раз аппетит вернулся, значит, я точно иду на поправку.
В этот раз я ела не спеша, тщательно разжёвывая все, что лежало в мисках, стараясь помочь своему организму побыстрее прийти в себя. После сытного обеда меня знатно разморило, ложиться назад в постель, которую не меняли уже больше недели, не хотелось, да и я сама уже давно пахла не розами, так что, собрав силы в кулак и опираясь на плечо Эбби, я поплелась в ванную комнату.
Ванной тут служило круглое металлическое корытце, в которое нужно было забираться по приставной лесенке — слишком уж высокими были у неё борта. Внутри имелась скамья и лесенка, чтобы выбраться наружу.
Больше всего радовало, что водопровод тут тоже был и даже горячая вода имелась. Так что вскоре я чистая и распаренная сидела в кресле, а нянюшка расчёсывала мне волосы и рассказывала местные новости и сплетни. Под её монотонный рассказ я уже начала клевать носом, заметив это, Эбби тут же уложила меня в свежее перестеленную постель, задёргивая бархатные портьеры.
Следующее пробуждение было намного приятнее, чувствовала я себя уже намного лучше. Сама встала и, сходив в ванную комнату, сделала все свои дела. Вернувшись, выглянула в окно, гадая, что сейчас — утро или вечер? Сколько же я спала?
За окном была явно весна, короткая ярко зелёная трава уже покрывала землю, но листья на деревьях ещё не полностью распустились. Скорее всего, апрель — решила я.
Во дворе какой-то мужик крутился возле крытого экипажа с кожаным верхом. Из дома вышел представительный пожилой мужчина и полноватая темноволосая женщина в пышном платье и накидке — что-то вроде плаща. Отец и мачеха — узнала я их из воспоминаний Элены.
Стоило только экипажу отъехать, как дверь моей комнаты приоткрылась и внутрь крадучись проскользнула Нарина.
— Доброе утро, сестрёнка! — я решила, что сейчас всё же утро.
Девушка испуганно дёрнулась и замерла, явно не ожидая увидеть меня возле окна.
— Элена? Тебе уже лучше?
— Как видишь! — я постаралась улыбнуться как можно мягче.
— Я рада, что ты пошла на поправку, — сестрица напряжённо всматривалась в моё лицо, словно пытаясь понять, помню ли я что случилось на утёсе.
— Да, мне уже намного лучше и я хочу поскорее уехать в имение своего мужа, вот только…
Девушка даже слегка подалась вперёд, ожидая, что я скажу дальше.
— Приданное моё ещё не готово, — грустно вздохнула, садясь в кресло спиной к окну, так моё лицо останется в тени, зато я прекрасно могу наблюдать за своей сестрицей.
— Если бы папенька поторопился, я отправилась со дня на день. Как жаль, что мы больше с тобой никогда не увидимся!
Я ещё раз вздохнула, наблюдая за работой мысли в хорошенькой головке Нарины. Сестра никак не была дурочкой и думаю, сделала правильные выводы.
— Мне тоже очень жаль расставаться, но раз ты всё же решила уехать, думаю, я смогу поторопить папеньку.
Мы перекинулись ещё несколькими ничего не значащими фразами, Нарина явно хотела поскорее уйти, но всё не находила повода. В этом ей помогла Эбби, нянюшка принесла завтрак.
Сестрица, наконец, ушла, а я, сглатывая слюну, смотрела, как нянюшка расставляет на столе многочисленные миски и тарелочки. Аппетит у меня проснулся просто зверский!
За завтраком снова выслушала местные новости, узнав, что папенька отправился в город по делам, а мачеха решила пройтись по торговым лавкам.
— Три раза наряд меняла, всё никак выбрать не могла. Совсем горничную загоняла, а остальные так и вовсе по углам попрятались, чтобы значится под горячую руку-то не попасть. Вот я на кухне и задержалась. Ты ешь, голубка моя, ешь.
У меня мелькнула мысль, что слуги знают о своих господах столько, что при желании могут пустить это им во вред. Запомнила на будущее. Если буду нанимать себе слуг — нужно выбирать верных людей, которые потом не разнесут на всю округу, какое нижнее бельё надела их госпожа, выходя из дома.
После завтрака я попросила Эбби помочь мне одеться и выйти на улицу, хотелось немного погулять, да и в моём положении нужно больше бывать на свежем воздухе.
В шкафу нашлось всего несколько нарядов, всё же девушку не слишком баловали обновками. Зато свадебное платье тоже весело здесь. Видимо Эбби прихватила его вместе с остальными вещами, когда меня переселяли из богато обставленной спальни новобрачных, назад, в дальнее крыло.
Я мельком глянула на расшитый речным жемчугом лиф и отделку из серебряного шнура, решив, что обязательно заберу платье с собой. Насколько помню из уроков истории, одежда раньше стоила довольно дорого. Как бы там ни было, а в денежной системе этого мира я так и не разбиралась.
