Только ладони мерзи и саднили от непривычной работы. Но это мелочи.
Да, не привыкла нежная Эрика работать!
Ну, что же поделать, держись! Я-то не Эрика. Тело мне досталось молодое, а сильным я его сделаю!
Обломки мебели мы сложили в камин, разожгли огонь кое-как. Небольшое пространство перед камином, огороженное старой пыльной мебелью, сразу наполнилось теплом. Стало светлее и уютнее.
— Давай сюда детей перенесем, Ивонна, — тихо произнесла я, кивнув на кокон, свернутый из одежды. — Рози, кажется, уснула.
И это было правдой.
Измученная, испуганная и зареванная, она спала, откинувшись на спину. Малыш спал у нее на гуди, крепко примотанный к ней моей одеждой.
— Намаемся-а-а, — жалостливо затянула Ивонна. Ее старые глаза налились слезами. — Как детей кормить?!
— Придумаем что-нибудь, — преувеличенно бодро ответила я. — Не плачь раньше времени! Дом большой; поищем запасы, какие-то ценности…
Ивонна покачала головой.
— Вы малы были, когда его покинули, — ответила она. — И вы вывезли отсюда все ценное. Вряд ли что-то осталось.
— В нашем положении, Ивонна, и крепкий клочок ткани — драгоценность!
Мы присели рядом со спящими детьми, передохнуть.
Ивонна ловко придвинула корзинку.
Пока благородная Эрика валялась в обмороке, старуха подумала о будущем! Бог знает, какими правдами и неправдами она раздобыла нехитрую снедь. Совсем немного хлеба, кусок сахара, крошечный кусок масла…
— Вам надо кормить ребенка, госпожа Эрика, — с жалостью в голосе произнесла она, придвигая мне хлеб и масло.
Только сейчас я почувствовала, как проголодалась.
Гулко сглотнула слюну.
С утра маковой росинки во рту не было, с этой несостоявшейся свадьбой и выселением…
Но я не набросилась на хлеб, хотя съела бы весь кусок одна.
— Поедим все вместе, — твердо сказала я. — Когда Рози проснется. Пока… пока давай вскипятим чай.
— Дак нету чая, — горестно всплеснула руками Ивонна. — Прости, госпожа! Я не взяла, не успела…
— Не извиняйся, Ивонна — ответила я. — Твоей вины тут нет. А чая нет — так попьем кипятка с сахаром. Это придаст нам сил.
Я сама отыскала среди груд мусора какой-то маленький котелок. Песком отчистила его, окатила водой. Колодец был тут же, недалеко, во дворе. Я вытянула целое ведро, хотя это было и нелегко, и наполнила наш импровизированный чайник.
— В нем словно ведьмы зелье варили, — ругнулась старуха.
Я лишь рассмеялась. Кажется, начинаю привыкать к ее сердитой воркотне.
— Не выдумывай. Это всего лишь старый котелок, — ответила я легко.
Я подвесила котелок над огнем в камине, пока Ивонна делила хлеб и масло.
Ножа у нее не было, она резала еду суровой толстой нитью.
— Эх, — горько сказала она. Порции наши были крохотные, совсем маленькие. С учетом того, что и на завтрак она немного оставила. — Совсем голодно нам будет…
— Не будет, — уверенно возразила я. — Сейчас слишком поздно. А с утра я схожу, продам сережки в лавке. На хлеб нам хватит. А там придумаем, как жить и чем заняться.
Вода быстро вскипела. Она пахла дымом, но вприкуску с куском сахара это был просто волшебный нектар!
— Так что случилось с родителями Рози? — спросила я, прихлебывая из котелка и передавая его Ивонне. — Мой отец что-то с ней сотворил?
Та снова тяжело вздохнула.
— Вот отец не причем, госпожа, — ответила она. В голосе ее послышались слезы. — Это все ваша мачеха. Истинно говорю, это дьявол в юбке, а не женщина! Дай ей волю, она бы мучила живых людей с утра и до ночи! Мать Рози была красавица. Служила личной горничной у госпожи. Вы должны бы ее помнить. Агата ее звали.
— Агата?
В памяти моей, перемешанной с памятью Эрики, всплыл образ темноволосой, высокой, скромной девушки.
— Она вышла замуж за конюха. За Марека. Славная была пара! Оба красивые, молодые…
— Ах, да! Кажется, тогда она и пропала из нашего дома.
Старуха горестно поджала губы.
— Немного позже, — ответила она тихо. — Когда забеременела. Госпожа была в ярости.
— Отчего же?! Женщины как правило беременеют, если выходят замуж.
— Оттого, что она запрещала Агате беременеть. Говорила, что не потерпит этого уродства. Когда узнала — Агата уже не могла скрывать живот, — начала травить бедняжку. Заставлять выполнять тяжелую работу. То пододвинуть сундук, то приподнять кровать.
— Хотела от плода избавиться! — ахнула я. Ивонна кивнула.
— Но не вышло. И тогда госпожа словно бы нечаянно… ну, доказать-то нельзя, кто б поверил словам Агаты…
— Что она сотворила?!
— С лестницы ее столкнула. Ударила по лицу и толкнула.
Я молчала, отрясенная. В ушах стоял звон от ужаса.
— Агата родила тогда раньше времени. Но сама…
— Понятно, — произнесла я слишком поспешно. — Умерла.
— Да… не перенесла родов.
В груди моей клокотало от ярости и несправедливости.
И теперь этот монстр будет жить в моем доме?!
Будет пользоваться всеми деньгами, оставленными отцом?
Будет измываться над слугами, и никто ей не помешает?!
— Да почему же жизнь так несправедлива!
— Рози я воспитала, — тихо продолжила Ивонна. — Отца ее госпожа велела со двора прогнать и больше не пускать. Госпожа долго не спрашивала о Рози. А потом вдруг изъявила желание взять ее к себе в служанки. Но, боюсь, ей тоже была уготована судьба матери.
— Ее тоже мачеха столкнула?!
Ивонна горько усмехнулась.
— Неоднократно, — ответила она. — Бедняжка кубарем летала по этой лестнице. Вся в синяках… Вот и ножку повредила. Уж как она мучилась!
Я в ужасе глянула на спящего ребенка.
Как можно вымещать свою досаду, свою злобу на бедной сироте?!
— Но как отец допустил это?!
Ивонна пожала плечами.
— А кто отваживался ему жаловаться? Чтоб старая ведьма кипятком плеснула?
— Как земля ее носит!..
У меня даже руки тряслись. И девочку было очень жаль.
Хотелось как-то ей помочь. Хоть чем-то! Приласкать, успокоить.
Бедняжка… Бледненькая, худая. Сколько горя она повидала в своей короткой жизни.
Горя, боли и страха…
А теперь злобная старуха, лишившая ее родителей, просто вышвырнула ее из дому.
Лишила и шанса на жизнь. Все равно что своими руками убила бы ее.
Впрочем, она и моего малыша не пожалела. Совсем кроху.
При взгляде на спящего младенца я чуть не разрыдалась. Мачеха не могла не понимать, что ждет ребенка в этом заброшенном доме. Холод
