— Мои собаки, как они?
— Т-с-с, сказал же, молчи, не трать силы! Те, которых Нигай эо бахнул, проходят лечение. Но ни одна собака серьезно не пострадала. Так, чутка потрепало.
«Ни одна собака серьезно не пострадала». Вот, что я хотела услышать. Вот, что мне всего важнее. Не случилось повторения с Улыбашкой. Тхайны меня отстояли.
— Собачки мои… — дрожащим голосом проговорила я, испытывая щемящее чувство признательности. — Ребятки мои…
На этот раз лирианец не стал журить меня за то, что говорю, и проговорил с улыбкой:
— Да, Кэя, собачки реально тебя спасли. А их выпустил тот дежурный с базы — про него не забудь. И вот еще что: тебе помог и вот этот вальяжный котяра весом под центнер. Без его помощи твои каналы энергии еще очень долго бы восстанавливались после клинической смерти. И не факт, что правильно.
Я подняла руку — она показалась мне пудовой — и запустила пальцы в белый шерстяной «воротник» лигра. Космос посмотрел на меня подбадривающе и голову приподнял, намекая: «Да, детка, еще». Лаская его, я вспоминала тот завал в переходе на Тои, и то, как спорила с Тенком о спасении Космоса. Не спаси я тогда лигренка, он бы не помог мне сейчас. Не заморачивайся я с эмпатией и тхайнами, они бы не смогли передать мне энергию. Не приручи я их — и не захотели бы помочь, не стали защищать. Не будь Нигай так самоуверен, не ошибся бы со мной…
В который раз убеждаюсь, что каждый наш поступок имеет свои последствия, хорошие или плохие. Существует все-таки карма при жизни.
— Спасибо, красивый, — шепнула я Космосу. Он прищурился довольно, словно понял, что его не только поблагодарили, но и комплимент сказали.
— Котику ты спасибо сказала, надо бы и хозяина поблагодарить. Тоже красивого, кстати, — напомнил Гетен. — Это ведь он сюда комиссию раньше срока направил, и орионцев-военных пригнал. Сказал, срочное дело, надо прибыть как можно скорее. Как знал, что случится что-то такое. Он сейчас в джунглях чего-то решает с инсектоидами, но я могу его вызвать по ТПТ. Надо?
— Нет, — ответила я, и закрыла глаза, давая понять, что разговор окончен. Лирианец спорить не стал. Подойдя ко мне, он опустил ладонь на мой лоб и ввел в целительный сон.
Глава 26
Несколько дней я только и делала, что спала, и сон мой прерывали только пару раз, чтобы ввести поддерживающие сыворотки и провести еще кое-какие процедуры. Естественно, никого ко мне не пускали, только Космосу дозволялось дежурить у моей койки, да разок в полудреме я увидела Гетена. Когда время бодрствования сравнялось со временем сна, и я несколько окрепла, проведать меня пришел врач. Проведя кое-какие простые тесты, он уселся у моей койки и с самым мрачным видом принялся растолковывать, каким долгим будет мой путь к окончательному выздоровлению.
Меня убили, заблокировав потоки энергии. То, что я вернулась к жизни, не значит, что опасности больше нет. Потоки энергии восстанавливаются долго, а мои были сильно деформированы, так что всю оставшуюся жизнь мне придется беречь себя от волнений и стрессов, чтобы снизить вероятность синдрома внезапной смерти, и каждые полгода наведываться в специализированные клиники, чтобы следить за циркуляцией энергий в теле.
После такой «обнадеживающей» речи впору в депрессию впасть. Когда врач ушел, я задумалась о статистике смертности от деформации потоков. Старшие расы живут долго, особенно лирианцы — могут до тысячи лет дожить и вдвое дольше, если «питаться» от эо-ши. Но мало кто доживает до этих лет: всему виной коварный синдром внезапной смерти. Мы, старшие, можем пережить повреждения, которые убили бы младших сразу, мгновенно, у нас великолепные регенерация и иммунитет, мы практически не стареем. Но наше слабое место — энергии. Чуть что в них не так, и бац: внезапная смерть. Сильные психокинетики чаще остальных вот так умирают. Так что у младших рас есть свои плюсы: пусть и живут от силы лет триста, болеют и стареют, но хотя бы время и причины их смерти относительно предсказуемы.
Витая в этих невеселых мыслях, я задремала.
…Разбудило меня чувство, что кто-то есть в палате. Я открыла глаза, ожидая увидеть Космоса, врача, медсестру или Гетена — остальных вряд ли бы пустили, но у койки сидел… Риган. Хотя он все так же выглядел как бледный, худой брюнет с темными глазами, я узнала его сразу, не спутала ни с кем. Мужчина смотрел в стену, поэтому не заметил моего пробуждения. Он был не единственным моим гостем: в палате на полу развалился Космос, который во сне тихонько сопел.
Видеть Ригана, тем более разговаривать с ним я не хотела. Можно было бы притвориться спящей, но я итак терпела слишком долго, хотя бы с тем же Нигаем. Отныне буду нетерпеливая! Так что, приподнявшись, я высокомерно-строго спросила:
— Какого цвина?
Риган вздрогнул и повернулся ко мне. Выглядел он усталым. Под чужеродно карими глазами залегли тени, четче обозначилась тонкая лепка лица. Похудевшего, его действительно можно спутать с центаврианином. Я заметила на его скуле ссадину, припорошенную снежком асептического порошка. Видимо, в джунглях царапнуло.
— Кто тебя пустил? — все тем же строго-злым голосом спросила я.
— А кто бы остановил? — усмехнулся он, но без былой самоуверенности. Глядя на него, я не видела больше того самодовольного наемника, которому так шло прозвище «Драный кот». Я видела того же отстраненного незнакомого человека, который подошел ко мне на приеме у Креса.
— Уходи. Мне нужен покой.
— Кэя…
— Мне нужен покой! — отчеканила я. — Уходи, сказала!
На усталом лице его проступило упрямое твердое выражение.
— Нет, — сказал он, тоже твердо и упрямо. — Не уйду.
Я шумно вдохнула, собираясь с моральными силами. Не знаю, что больше меня разозлило: то, что он вообще явился ко мне, или то, что отказался уйти. Умом понимаю, что нет причин злиться на него, но сердцем… ненавижу. За то, что есть какая-то другая женщина, которую он любит, за то, что он сказал мне об этом, за то, что люблю его… Имел бы совесть, мерзкий наемник — исчез бы тихо из моей жизни и никогда бы не появлялся! С Нигаем мне было тяжко, но все дни и ночи с капитаном не сравнятся с тем кошмаром, который я пережила во время того разговора с Риганом на приеме у Креса.
Как было бы славно потерять память и забыть о нем, а лучше — обо всем прочем тоже. Можно ли как-то устроить амнезию? Пожалуй, Гетен может с этим подсобить.
Нужно себя беречь. Все то, что причиняет мне боль, лишает спокойствия и доставляет малейшее неудобство, должно быть отброшено.
— Ты искупил вину передо мной, — заносчиво и все так же холодно проговорила я. — Поступок засчитан, баланс сведен. Можешь уходить с чистой совестью.
— Уйду, — кивнул он. — Но только после того, как расскажу кое-что.
— Мне. Не. Интересно.
— Мое настоящее имя Керион Веран, и я родился на несоюзной планете Лаг, которая находится в той же системе, что и Тайли.
Я удивленно воззрилась на Ригана. Он продолжил:
— Веран — орионская династия, основанная потомками гигантов с планеты Тои. Когда время монархии ушло, Вераны стали одной из семи правящих семей. Наша планета даже по меркам ЦФ была развитой: у нас было высокотехнологичное оружие, хранилища эо-ши, своя культура, отличные школы, храмы; мы сотрудничали с жителями других несоюзных планет, обменивались технологиями. Представители РО предлагали вступить в Союз людей и сделать планету Лаг союзной. Так РО контролировала бы «окраины», и можно было бы развернуть новые военные базы, чтобы противодействовать спящим. Но тогда пришлось бы выполнять общие указания Союза, а они не все устраивали нас, ведь мы хранили традиции, которые шли вразрез с моралью Союза или даже ближайшей РО. Словом, это было непростое решение. В это же время начали поступать предложения и со стороны слуг рептилоидов — нам предлагали сотрудничество. В конце концов, было решено вступить в Союз, но мы не успели: слуги спящих напали. Нападение было неожиданным; при бомбежке были задеты хранилища эо-ши и системы защиты, основанные на эо-энергии. Возникли многочисленные зоны деструкции, и планета стала непригодной для жизни. Треть населения погибла, а те, кто сумели спастись, укрылись на ближайших планетах. Никого это не удивило. Орионцы — частые жертвы атак, тем более орионцы с несоюзных планет.
