Нет. Плоский, как и всегда.
Она позволила своей голове упасть обратно.
На каком-то уровне Хекс поверить не могла, где сейчас находилась: после операции, лежащей в постели с все еще перевязанными руками, ногами и головой… и повреждением на внутренней стенке матки, которое уже было заштопано.
Когда она находилась во власти своей фобии замкнутого пространства, то ничего вокруг не видела, кроме смертельной опасности. Находясь в таком переклинивающем состоянии, она не чувствовала себя в безопасности, окруженная людьми которых знала и которым могла доверять.
Сейчас, пройдя через этот ад, и факт того, что она была в целости и сохранности, побудил в ней приятную выработку эндорфинов.
Последовал тихий стук, и по запаху, доносящемуся из-за двери, Хекс уже знала, кто это был.
Коснувшись волос, она задалась вопросом, насколько дерьмово она выглядит, но решила, что лучше не знать.
— Входи.
Показалась голова Джона Мэтью и его брови выгнулись в как-ты-себя-чувствуешь арку.
— Я в порядке. Уже лучше. Только слабость из-за медикаментов.
Он проскользнул внутрь и прислонился спиной к стене, засовывая руки в карманы и скрещивая ноги в ботинках. Его футболка выглядела еще ничего, но белые Hanes, оставляли желать лучшего, учитывая то, что они все были пропитаны лессеровской кровью.
Он пах, как и подобало, пахнуть мужчине — мылом и свежим потом.
И выглядел так, как подобало выглядеть мужчине — высоким, широкоплечим и смертоносным.
Боже, неужели она так пропала только при виде его?
— Твои волосы стали короче, — сказала она без особой причины.
Он неловко провел одной рукой по своему ежику, наклонив голову вниз, заставляя этим движением выделить мощные мускулы, тянущиеся от плеч к шее под золотистой кожей.
Внезапно Хекс задалась вопросом, будет ли у нее снова когда-нибудь секс.
Она была уверена, что это неуместная мысль. Учитывая, как провела последние…
Хекс нахмурилась.
— Сколько недель меня не было?
Он поднял четыре пальца, а затем сжал их в кулак.
— Почти четыре? — Когда он кивнул, она принялась тщательно разглаживать складки на простыне, которой была накрыта ее грудь. — Почти… четыре.
Что ж, люди удерживали ее несколько месяцев, прежде чем ей удалось от них вырваться. И какие-то неполные четыре недели должны были бы быть пустяком.
Ох, но она ведь там не прогуливалась, не так ли. Важен не «результат». А сам «процесс».
— Хочешь присесть? — спросила она, указывая на стул рядом с кроватью. Эту вещь была стандартной, что означало — этот стул выглядел таким же удобным как кол в заднице, но она не хотела, чтобы он уходил.
Брови Джона снова приподнялись, но все же кивнул и подошел к ней. Размещая свое огромное тело на крохотном стульчике, он попытался скрестить свои ноги в коленях, затем в лодыжках. Измучившись, в конце концов, он сунул свои ноги в байкерских ботинках под кровать и закинул руку на спинку стула.
Она вертела в руках конец своей чертовой простыни.
— Могу я спросить тебя кое о чем?
Периферийным зрением она увидела, как он кивнул, затем поерзал и достал блокнот с ручкой из заднего кармана.
Прочистив горло, она задумалась над тем, как бы получше сформулировать свой вопрос.
В конце концов, она пошла на попятную, и начала с чего-то нейтрального.
— Где в последний раз видели Лэша?
Он кивнул и склонился над бумагой, начав быстро строчить. Пока его слова обретали форму на белой странице, она наблюдала за ним… и осознала, что никогда не хотела, чтобы он уходил. Она хотела, чтобы он вечно оставался рядом с ней.
Безопасность. Она по настоящему чувствовала себя рядом с ним в безопасности.
Джон выпрямился и повернул блокнот. Затем, казалось, замер.
По какой-то причине, она не смогла сосредоточиться на написанном, и растянулась на кровати…
Джон медленно опустил руку.
— Подожди, я еще не прочитала. Не мог бы ты… Что. Что случилось? — Черт возьми, сейчас ее глаза не могли четко его рассмотреть.
Джон наклонился в сторону, и она услышала тихий звук. Затем ей всучили платочек Клинекс.
— О, твою мать, ради Бога. — Она взяла предложенное, промокнув им глаза. — Ненавижу быть как девчонка. Я действительно, чертовский, не выношу вести себя как девчонка.
В то время, пока она выдавала яростную речь об эстрогене, юбках, розовых полированных ноготках, и гребаных шпильках, он подавал ей один платочек за другим, забирая окрашенные в красный цвет те, что уже использовала.
— Я никогда не плачу, чтоб ты знал. — Она посмотрела на него. — Никогда.
Он кивнул и протянул ей еще один гребаный платочек.
— Иисусе. Сначала я вопила, как резаная, а теперь еще и сырость развела. Из-за это дерьма я готова собственноручно прикончить Лэша.
Комнату пронзила вспышка холода, и она посмотрела на Джона… только, чтобы отдернуться. Из сочувствующего парня он за долю секунды превратился в социопата. И к слову, она была практически уверенна, что у него не было веских причин скалить клыки.
Ее голос опустился до шепота, и она выдала, что намеревалась спросить.
— Почему ты остался? Тогда, в операционной. — Она отвела от него взгляд, фокусируясь на красных пятнах, только что использованных ею платочков. — Ты остался и… как будто просто должен был.
В последовавшей тишине она поняла, что она очень хорошо знала сопутствующие факторы его жизни: с кем он жил, что делал на поле боя, как он сражался, где проводил время. Но ничего не знала о его особенностях. Его личная жизнь была для нее черной дырой.
И по какой-то неизвестной причине, ей нужно было пролить на это свет.
К черту, она в точности знала причину. В том накопленном ужасе, с которым ей пришлось столкнуться в операционной, единственной вещью, которая удерживала ее на земле, был он. И как бы это не было странно, но она чувствовала, что ее привязанность к нему перешла на, своего рода сердечный уровень. Джон видел ее в самом худшем состоянии, слабой и абсолютно безумной, и не отвернулся. Он не ушел, не осудил и не разозлился.
Как будто в разгар ее кризиса они были единым целым.
Это было больше, чем эмоция. Дело было в душе.
— Что, черт возьми, с тобой случилось, Джон. В твоем прошлом.
Его брови сдвинулись, а руки крепче сжались на груди, как будто он пытался решить стоит ли говорить. Более того, его эмоциональная кардиограмма внезапно заискрилась всеми оттенками, и у нее сложилось впечатление, что он думает о том, как бы закрыться.
— Послушай, я не хотела на тебя давить. — «Дерьмо. Черт». — И если ты захочешь возразить, что в твоей жизни не было ничего кроме полнейшего идеала, я полностью соглашусь с этим и буду жить дальше. Но просто… Большинство людей, по крайней мере, вздрогнуло бы. Черт, даже док Джейн вошла с осторожностью кошки после того как я потеряла ее из виду. А ты? Ты просто там находился. — Она смотрела на его жесткое, закрытое выражение лица. — Я смотрела в твои глаза, Джон, и в них было больше чем простое гипотетическое понимание.
