— Конечно, — ответила миссис Флауэрс. — Пожалуйста, Мэтт, дорогой, будь осторожен.
Не забудь взять куртку или ветровку.
— Да, мэм.
Было начало августа, жаркого и настолько влажного, что можно было гулять в купальных шортах. Но Мэтта именно так учили обходиться с маленькими пожилыми дамами, даже если они были ведьмами и во многом остры как скальпель, который он положил в карман перед выходом из дома. Он вышел на улицу, пройдясь немного, он свернул вниз — к кладбищу.
Теперь, если за кладбищем он засядет в месте, где склон спускался ниже чащи, ему было видно любого, кто переходил границу Старого Леса, а его, в свою очередь, не было видно с любого места. Он спешил туда, бесшумно перебираясь и прячась за надгробиями, стараясь отслеживать любое изменение в пении птиц, которое указало бы ему о приходе детей. Но единственным пением птиц было карканье ворон в чаще, и он никого не видел вовсе — пока не проскользнул в свое укрытие.
Там он увидел, смотрящее ему в лицо, дуло пистолета, а за ним лицо шерифа Рича Моссберга. Первые слова шерифа, казались на записанную речь, которую произносит говорящая кукла, которую дергают за колечко на спине:
— Мэтью Джефри Ханикатт, я арестовываю вас за оскорбительные действия в отношении Кэролайн Бьюл Форбс. Вы имеете право хранить молчание.
— И вы тоже, — зашипел Мэтт. — Но не надолго! Слышите, как одновременно взлетели эти вороны? Дети идут к Старому Лесу! И они близко!
Шериф Моссберг был одним из тех людей, которые никогда не прекращают говорить пока не закончат, так что к этому времени он говорил:
— Вы понимаете свои права?
— Нет, сэр! Mi ne komprenas, Dumbtalk![21]
Между бровями шерифа появилась морщинка:
— Ты сейчас говорил со мной на итальянском?
— Это эсперанто, у нас нет времени! Там они, о боже, Шиничи с ними! — последнее предложение было сказано почти неслышным шепотом, поскольку Мэтт наклонил голову и заглядывал через бурьян на краю кладбища, стараясь не задеть его.
Да, это был Шиничи, он шел за руку с девочкой лет двенадцати. Мэтт смутно знал ее: она жила возле Риджмонта. Так как же ее звали? Бетси, Бекка?
Шериф Моссберг издал слабый мучительный звук:
— Моя племянница, — вздохнул он, Мэтт удивился, что он может говорить так тихо. — Это, на самом деле, моя племянница, Ребекка!
— Хорошо, просто оставайтесь на месте и держитесь, — прошептал Мэтт.
За Шиничи линейкой шли дети, он походил на Сатанинского крысолова из сказки, с его черными блестящими волосами которые отдавали на концах красным, и его золотыми глазами, смеющимися в послеполуденном солнце. Дети хихикали и пели, среди них были голоса и совсем маленьких, фальшиво пели «Семь маленьких кроликов».
Мэтт почувствовал, что во рту у него пересохло. Было мучительно наблюдать, как они идут в лесную чащу, словно ягнята идущие на бойню. Он должен был сдерживать шерифа, чтобы тот не застрелил Шиничи. Из-за этого на них мог обрушиться весь ад. Как только последний ребенок скрылся в зарослях, Мэтт облегченно опустил голову, но ему тут же пришлось поднять ее вновь.
Шериф Моссберг приготовился встать.
— Нет! — Мэтт схватил его за запястье.
Шериф вырвался из его хватки:
— Я должен войти туда! У него моя племянница!
— Он не станет убивать ее. Они не убивают детей. Я не знаю почему, но они не убивают. — Вы слышали, какой грязи он учил их. Он споет другую песенку, когда увидит полуавтоматический пистолет Глок, нацеленный ему в голову.
— Слушайте, — сказал Мэтт, — вы должны арестовать меня, правильно? Я требую, чтобы Вы арестовали меня. Только не ходите в этот лес!
— Я не вижу тут ничего, достойного назваться «лесом», — шериф произнес эту фразу с пренебрежением. — Между теми дубами с трудом найдется место, чтобы рассадить всех детей. Если ты хочешь принести пользу в этом деле, можешь поймать одного-двух детей, когда они будут выбегать оттуда.
— Выбегать оттуда?
— Когда они увидят меня, то начнут разбегаться. Вероятно, они побегут врассыпную, но некоторые из них направятся по той же дороге, по которой они сюда пришли. Так ты собираешься помогать или нет?
— Нет, сэр, — сказал Мэтт медленно и твердо. — И… и, послушайте, послушайте, я прошу вас не ходить туда! Поверьте мне, я знаю, что говорю!
— Я не знаю, чем ты одурманен, парень, но прямо сейчас у меня, фактически, нет больше времени на болтовню. И если ты снова попытаешься остановить меня, — он размахивал Глоком, чтобы закрыть Мэтта, — я привлеку тебя на другом основании, попытке воспрепятствовать осуществлению правосудия. Понял?
— Да, я понял, — сказал Мэтт, чувствуя себя усталым.
Он тяжело опустился в укрытие, в то время как офицер, на удивление производя мало шума, выскользнул и пошел вниз в чащу. Затем шериф Рич Моссберг зашагал между деревьями и оказался вне поля зрения Мэтта.
Мэтт целый час сидел в укрытии и волновался.
Он почти заснул, когда Шиничи вышел из чащи, ведя за собой поющих и смеющихся детей.
Шериф Моссберг за ними не вышел.
Через день после «наказания» Елены, Деймон снял комнату в том же самом комплексе, где жил доктор Меггар. Леди Ульма оставалась в кабинете доктора пока, Сейдж, Деймон, и доктор Меггар не вылечили ее полностью.
Теперь она никогда не говорила о печальном. Она рассказала так много историй о доме своего детства, что им казалось, будто они видят каждую комнату собственными глазами.
— Я предполагаю, что теперь это дом мышей и крыс, — задумчиво сказала она в конце одной истории. — И пауков и моли.
— Но почему? — сказала Бонни, не замечая сигналы, которые Мередит и Елена подавали ей, чтобы он не спрашивала.
Леди Ульма запрокинула голову назад, чтобы посмотреть на потолок:
— Из-за… генерала Веренца. Демона средних лет, который увидел меня, когда мне было всего лишь четырнадцать. Когда он со своей армией напал на мой дом, они убили каждое живое существо, которое нашли внутри — кроме меня и моей канарейки. Моих родителей, моих бабушку и дедушку, моих тетю и дядю… моих младших братьев и сестер. Даже моего спящего на подоконнике кота. Меня поставили перед генералом Варенце, как я была — босиком, в ночной рубашке, с нечесаными выбивающимися из косы волосами и рядом с ним стояла клетка с моей канарейкой, накрытая тканью. Она была еще жива, и была такой же веселой, как и всегда. И это сделало все случившееся еще ужаснее, но и одновременно это было словно сон. Это трудно объяснить. Меня держали двое людей генерала, которые привели меня к нему. Они больше не давали мне упасть, чем удерживали меня от побега. Я была так молода, но все исчезает и проходит. Но я помню, что именно, генерал сказал мне. Он сказал:
