просто злая колдунья прокляла, а теперь колдовство рассеялось?
— Может быть, просто на месте злой колдуньи теперь суровая, но справедливая и добрая волшебница?
Мы смотрели друг другу в глаза, словно хотели разглядеть там что-то космическое, что-то сверхъестественное, как будто во взгляде спрятано что-то очень важное и мы должны были это узнать. А чужое дыхание, которое чувствовалось на собственной коже шеи и лица, казалось таким горячим. Хотя от него мгновенно появлялись мелкие мурашки, как от прохладного ветра.
– Алиса, – Ингирис облизнул губы и рвано выдохнул, – я хочу тебя поцеловать.
— Так чего ты ждешь? — на грани слышимости ответила я, словно боялась спугнуть момент.
Мужчина склонился ниже, очень нежно провел носом по моему, позволяя мне еще отступить. Но почему бы я это делала, если так же сильно хотела снова почувствовать тепло его губ?
Только тогда это было по-другому: вынужденно, безэмоционально. А сейчас… О-о, когда Ингирис наконец-то полностью сократил между нами дистанцию и накрыл своими губами мои, я почувствовала настоящее опьянение! Неторопливые движения, ласкающие, изучающие разжигали пламя возбуждения не хуже жадных и страстных. Они дразнили, заставляли хотеть большего, но в то же время стараться не спешить и насладиться моментом.
Мужчина не пытался на меня навалиться. Напротив, он одной рукой ласкал мои волосы, а другой, обняв за талию, крепче прижимал к себе. Мне хотелось ощутить на ощупь жар его тела и жакет Ингириса казался слишком лишним, как и рубашка под ним.
В какой-то момент мужчина разорвал поцелуй, но как оказалось только для того, чтобы приникнуть губами к моей шее. Оставляя влажные дорожки, он медленно опускался к плечам, и потянулся руками к застежкам уже на моем жакете.
Вообще, вся одежда казалась лишней деталью, чем-то таким неуместным, что избавиться от нее было единственным правильным решением. Наслаждаться близостью друг друга, чувствовать тепло разгоряченного тела, тонуть в море блаженства и выныривать из него в горячие объятия желанного человека — все это казалось таким правильным. Где-то там, за дверью остались проблемы, а здесь, в полумраке были только мы двое и больше ничего и никого.
Впервые в жизни я не сгорала моментально, как спичка, а млела и таяла в правильных руках, словно свеча. В объятиях Ингириса, огонь внутри меня с каждым мгновением только сильнее пылал, согревал мое сердце, уже давно покрывшееся толстым слоем льда. А сейчас этот лед исчезал, как исчезали комплексы, годами навязанные мне бывшими.
Я чувствовала себя желанной и любимой. Не боялась экспериментировать и дразнить, ласкать и кусать. Из моего горла вырывались стоны счастья, которые Ингирис ловил поцелуями, поощряя и дальше не молчать. Ему нравилось слышать мой голос, а мне, признаться по правде, хотелось слышать его: гортанный, чувственный и немного хриплый.
Мы не спешили ни с чем, не только с поцелуями. Узнавали друг друга через прикосновения, через стоны, через рваное дыхание. Мы говорили откровенно, когда что-то нравилось, а что-то не очень. И, должно быть, ничто не могло нас в этот момент разъединить!
Я поняла, что губы Ингириса могут быть одновременно сухие и нежные. Он прикрывал глаза от удовольствия, когда я зарывалась пальцами в его волосы, а когда слегка их дергала – мужчина рычал и спешил отомстить. Но какая же месть была приятная и пылкая! Беззастенчиво очаровательная!
Эта ночь была особенной для меня, да и для Ингириса тоже. Между нами больше не было стен недоразумений, острого пренебрежения, жгучей лжи и разъедающей душу обиды. Именно в этот момент мы впервые подтвердили свои чувства, полностью приняли друг друга, как мужа и жену. Обменялись не только магией, но и чем-то таким, о чем еще даже не знали.
Одно целое — именно так мы чувствовали себя, нежась в объятиях друг друга, когда лежали на ковре у камина. Уставшие, потные, но до безумия довольные и счастливые.
Когда на следующее утро я проснулась раньше Ингирса, сердце кольнуло незваное чувство тревоги. Лежа на плече мужчины, слушая его размеренное дыхание, пыталась понять, что не так. Ночь была просто сказочной, так почему же внутри все сжималось так, будто эта сказка вот–вот должна была рассыпаться, словно карточный домик?
Ища ответа, я невольно водила пальцами по груди Ингириса и никак не могла успокоиться.
— Доброе утро, дорогая, — услышала заспанный голос мужа и даже руку отдернула от неожиданности.
— Доброе, — заставила себя улыбнуться и поднять глаза на него. – Прости, я тебя разбудила.
— М-м, не извиняйся, — потянулся Ингирис довольно, — все равно пора понемногу собираться. Или госпожа ректор разрешит мне прогулять рабочий день?
– Даже не надейся, – рассмеялась я и почувствовала, что волнение, сжимающее мое сердце, понемногу исчезало.
– Какой ужас, я думал мне, как законному мужу будут снисхождения! Как теперь с этим жить?
Уже потом, после утренних нежностей, страстных поцелуев и чувственных ласк, после совместного завтрака, я поняла, что же так мучило меня. Это был страх из прошлой жизни. Страх того, что мне снова придется пережить упреки по поводу чрезмерного внимания к работе и малого к мужу.
Но когда мы переодевались, собирали бумаги и папки, которые будут нужны в течение дня, я поняла, что этого больше не будет. Не тот мир, не та я, не тот мужчина рядом. Вернее, мужчина как раз тот, который нужен!
– Ты сама напишешь профессору Штерсу? – спросил он меня, когда я осматривала комнату, чтобы ничего не забыть. – Или тебе помочь?
— Нет, написать я и сама могу, а вот когда он придет, помощь мне понадобится.
– Боишься? — лукаво взглянул на меня Ингирис и поиграл прямыми бровями.
– Нет, – ущипнула его за бок, – просто хочу моральной поддержки.
– Для Штерса? Согласен, ему она пригодится!
— Дурак!
Мы вели себя как супруги, которые провели вместе много лет. Все казалось столь естественным, столь гармоничным, словно так было вся жизнь. А то, былое, оно в тот момент ощущалось страшным сном, от которого я наконец-то проснулась.
Рабочие будни теперь были неотъемлемой частью, и мне это нравилось. Я просыпалась рядом с прекрасным мужчиной, мы вместе завтракали, вместе собирались, шли каждый в свой кабинет и занимались своими делами. А после обедали вместе, обсуждали поведение студентов и преподавателей, смеялись над веселыми событиями или вместе возмущенно проклинали тех, кто довел академию до ужасного состояния. И вечером, после тяжелого рабочего дня, а он почти
