и мягко. Он всегда был настоящим Варгасом, холодный не только снаружи, но и внутри. Однако в тот момент в нём что-то переменилось. – Всю свою сознательную жизнь она посвятила своему единственному ребёнку, но теперь он вырос, и ей не о ком заботиться. Есть женщины, которые не могут без этого жить. Если не внуки, то ей нужны хотя бы собственные дети. Если она снова потеряет своё нерождённое дитя…
Он осёкся и тяжело опёрся о подоконник.
Я знал это всё. Никогда не формулировал для себя, но чувствовал, поэтому слова отца не стали для меня неожиданностью. И знал, к чему это всё ведёт.
– Расскажи мне о том, как я потерял своего отца, – произнёс я, не глядя на него. – Настоящего отца.
Он вздохнул.
– Аврора тебе что-то сказала? Мне доложили, что она копает под нашу семью, но там уже нечего было выкапывать, и я не обратил на это внимание.
– Это не важно. Расскажи мне то, что знаешь. А дальше я сам буду делать собственные выводы и принимать собственные решения.
Тот, кого я привык называть своим отцом, глубоко вздохнул, а потом негромко заговорил.
– Ты был ещё совсем маленьким, и если бы не было столь ярких событий, сейчас вряд ли бы мог вспомнить хоть что-то из тех времён.
– Я и так не помнил.
– Да, нам пришлось дорого заплатить, чтобы душелечители помогли тебе обо всём забыть…
Я невольно перевёл на него взгляд. Душелечители заставили меня забыть обо всём? Забыть родного отца? Забыть вообще всё, что произошло до переезда в Пантарэю?
– Мать не хотела, чтобы ты помнил и винил себя в том, что произошло. Но ты уже достаточно взрослый, чтобы знать правду.
– Я вспомнил, – неожиданно хрипло проговорил я, и мне пришлось прочистить горло, прежде чем продолжить. – Я вспомнил тот день, когда мой родной отец погиб. Я видел его тело.
– Вот как, – протянул он и несколько мгновений молчал, обдумывая что-то. – Давай-ка я расскажу тебе обо всём по порядку.
Он сделал глубокий вдох. Я молчал, стараясь не смотреть на того, кого всю сознательную жизнь считал отцом. А теперь… Теперь я просто не знал, как его для себя определять. Я никогда ничего не мог вспомнить из более раннего детства, и всегда считал, что просто не знал своего отца.
Всё изменилось. И не сказать, что я был готов к этим переменам.
– Твой отец был из Варгасов, – наконец, заговорил он. – Чистокровных. Если в его предках когда и встречались носители других стихий, то этот факт давно стёрт временем. Так же, как и твоя мать, которая происходила из рода ледяных драконов, которые из поколения в поколение блюли чистоту своей принадлежности к клану. Мы были хорошими друзьями и владели горными курортами на одной горе. Северный склон принадлежал ему, а южный – мне. Я знал тебя с рождения, Леонард. Ты всегда был для меня если не как сын, то как любимый племянник.
Он усмехнулся и посмотрел на меня неторопливым пристальным взглядом настоящего ледяного дракона.
– Я всё равно этого не помню, – сухо напомнил я.
Отец не проявил на это никакой реакции. Только медленно перевёл взгляд обратно на окно.
– Всё произошло в канун нового года, – задумчиво продолжил он. – Мы готовили большой салют на праздничную ночь, но что-то пошло не так. Я считаю, что это был брак, и те Мару, которые продали мне пиротехнику, облажались в консервировании силы. Но суд этого не доказал. Суд доказал, что халатность была с моей стороны.
Дракон рядом со мной шумно вдохнул и опустил взгляд, отчего бледные ресницы почти полностью закрыли его глаза.
– От случившегося неконтролируемого взрыва на северном склоне сошла сильнейщая лавина. Ты в тот момент был с Грегом. Он сдерживал лавину, как мог, до тех пор, пока не довёл тебя до укрытия – домика отдыха, который по счастливой случайности не занесло: сход снега сдержал перелесок чуть выше по склону. Насколько мне известно, он тебя спрятал внутри…
– Под кроватью, – отрешённо проговорил я. – Накрыв её одеялами, чтобы внутри оставался воздух в случае, если засыпет снегом.
– Возможно, – едва заметно кивнул отец. – После чего он куда-то пошёл. За помощью или искать выживших – мне точно не известно. Но затем произошёл ещё один сход лавины, а у него уже, судя по всему, не осталось силы, и сдержать поток снега он не смог.
Я поднял глаза на отца, и его ответный взгляд был твёрдым и серьёзным.
– Его отнесло на обломок частокола, достаточно острый и прочный, чтобы…
Я отрицательно покачал головой и отвернулся. Всплывший в памяти образ и без того стоял перед глазами и преследовал меня последние часы неотступно. Тело, насаженное на что-то деревянное, словно какое-то насекомое, и капающая в снег кровь.
Мне стало дурно.
Пришлось сделать глубокий вдох, чтобы установить связь с ускользающей реальностью. Отец тактично молчал, позволяя мне справиться со своими чувствами. Но спустя несколько минут тихо проговорил:
– Я не мог вас оставить в такой беде и помогал, чем мог. Против меня долго велись суды, и за это время мы с твоей матерью сблизились, объединённые общей трагедией. И заключили брак ещё до того, как суд окончательно признал меня виновным в случившемся. Когда меня отлучили от клана, я предлагал ей расторгнуть этот брак, чтобы она не разделила со мной участь дракона-одиночки, но она храбрая и сильная женщина. А ты… с тех пор не разговаривал и каждый раз, когда начиналась метель, прятался под кровать. В конце концов, мы отвели тебя к Лоранам-душелечителям, которые не нашли иного выхода, кроме как попросту заблокировать твою память.
– Полностью?
– Полностью. После процедуры ты не узнавал даже родную мать. Тебе было семь, и мы сочли за лучшее заново познакомить тебя с этим миром, чем заставлять ребёнка жить с такой…
Он не нашёл подходящего слова и замолчал.
Я думал, что буду злиться. И даже, наверное, пытался разозлиться. Но почему-то не мог. Наверное, в тот момент я невольно пришёл к мысли, что они были правы в своих поступках. Почти во всех.
– Почему вы никогда не говорили мне о родном отце? Почему я впервые услышал о нём от Авроры?
– Мы боялись, что ты всё вспомнишь, – раздался сзади голос мамы, и я обернулся.
Она стояла в дверном проёме палаты, опершись о косяк, в просторной, снежно-белой больничной робе, которая скрывала её уже довольно крупный живот. Светлые волосы были распущены, небрежны, и я почувствовал, как что-то сжалось в груди. Она никогда не позволяла себе
