понимаю, отчего меня не лишили дара: по всем законам, должны были отвести в храм. Полагаю, в этом тоже есть тетина заслуга… Я отказывалась даже вспоминать о формулах. Но герцог говорил со мной несколько часов, разбирая мои прегрешения, мысли, сомнения. Он доказал мне, что глупо запирать свой талант, если уж по какой-то невероятной случайности тот при мне остался. Потихоньку, шаг за шагом, он и его придворный артефактор уговорили мое чувство вины притихнуть. Открыли для меня двери сокровищницы, показав бесценные вещи, способные своей красотой и величием исцелить душу любого мастера. И я… почти исцелилась. Через пару лет после моего… грехопадения их светлости попросили меня учить детей основам артефакторики. Даже разрешение добыли по такому случаю. У всех герцогских наследников есть небольшой дар, и я помогала развивать его.
— Но ты не приезжала в Райстон.
— Так и есть. Тетя звала, но… Я не могла. Спряталась в Аддисон-Холле и лелеяла свое чувство вины, потому что и вправду виновата. Она столько для меня сделала, а я не могла предстать перед ней; мне все казалось, что я жестоко ее разочаровала, хотя тетя и утверждала, что это не так. Она все понимала. Она дала мне время. Этим летом, — я проглотила слезы — надо же, и не заметила, что плачу! — я собиралась приехать к ней. Думала, что, может, пришла пора остаться и снова делать волшебные украшения, соблюдая все правила, все проклятые правила до единого! Герцог Аддисон обещал помочь с разрешением — того, что он выправил раньше, достаточно для обучения детей основам, а не для полноценной работы. Но… тетя умерла, и сообщил мне об этом Людвиг.
— Откуда ты его знаешь? Он, вроде бы, большая шишка…
— Мы с ним познакомились, еще когда я десять лет назад ездила на балы, как Элен Фонтейн. Потом оказалось, что он вхож к герцогу Аддисону — тот, как-никак, отдаленная королевская родня. Я старалась не появляться на приемах, что изредка устраивались в Аддисон-Холле, однако Людвиг все равно меня заприметил. Он входил в круг тех, кто знал о моем истинном имени и местонахождении, знал всю историю. Мне не нужно было притворяться перед ним. Мы подружились, хотя он редко бывал в тех краях, но уж когда бывал, то прогуливались, беседовали о литературе и театре, о дальних странах и свойствах камней. А несколько недель назад он приехал с сообщением, что моя тетя мертва — убита неведомым проклятием, и это, по всей видимости, является частью заговора, который он распутывает. Мы говорили втроем — Отеро, я и герцог Аддисон. При нем Людвиг попросил меня помочь: я значилась единственной наследницей леди Галбрейт. «Вы так много лет корили себя за содеянное, миледи, — сказал он мне. — Я могу лишь просить вас, но… я хорошо вас знаю. Подумайте, не станет ли помощь мне помощью и вам самой? Если мы разберемся, что происходит, вы станете чувствовать себя лучше? Будете ли считать, что ваша вина, которая давно искуплена, стала для вас хоть немножечко меньше?». Он хорошо меня знает, я согласилась не раздумывая. И ни на секунду не пожалела о своем решении.
Выдохшись, я опустила глаза: кофе в моей чашке остыл и плескался бурой жижей. Нил сидел, задрав морду и глядя на меня вопросительно.
— А, еще ты, мой друг, — я почесала его за ухом. — Нил — это результат проказ герцогских наследников. Пять лет назад, когда я только начала заниматься с ними артефакторикой, они стащили у отца пару амулетов и навешали на них дополнительные формулы. До сих пор не понимаю, как у них получилось, но они поймали неупокоенного духа. Тот, может, бродил тихо-мирно по Аддисон-Холлу и горя не знал, а его изловили и загнали в кота. Людвиг как раз приехал в гости; он вызвался изгнать духа, однако я умолила оставить Нила в покое. К тому моменту я уже успела несколько раз побеседовать с ним — наследники сделали чудо какой амулет — и поняла, отчего Нил тут. Он просто потерялся. Как и я.
Кот поддал головой мою ладонь.
— Он почти ничего не помнит из того, что было до поимки. Обрывки воспоминаний, весьма странные, и мы не знаем, куда их приложить. Людвиг обещал разобраться, да ему вечно некогда, а дело это долгое. Создал для меня номерной браслет духовной связи, а тот амулет, что наследники сотворили, уничтожил. Так что теперь Нила слышу только я — и мастера теней. Может, медиумы еще, но к ним мы не приближаемся.
— Нам и так хорошо, — сказал Нил.
— Это и есть правда. — Я снова посмотрела на Линдена. — Я никогда не была и не буду идеальной, Дейв. Я сделала непростительную вещь и до сих пор себя корю, и до конца жизни буду искупать свою ошибку. Сколько бы мне ни твердили, что я должна забыть, но…
— Ты не забудешь. — Дейв вдруг стремительно поднялся, схватил меня за плечи и прижал к себе; я уткнулась носом в его шейный платок, пахнущий чем-то цитрусовым. — И станешь искупать, я уверен. Сам бы я точно так же поступил. А вот что касается прощения… Ты столько лет себя изводила, и теперь, когда точно знаешь, что делать… Подари его себе. Прощение. Это трудно, почти невыполнимо, когда речь идет о подобных вещах. Я до сих пор вспоминаю Алису, думаю, что бы я мог сделать для ее спасения. И мне стоило огромных усилий простить себя за то, как я думал и действовал тогда. Твою жизнь разрушила чудовищная случайность, однако ты нашла в себе силы подняться из руин. Ты не озлобилась, не пылаешь жаждой мести родным, живешь дальше и делаешь то, что должно. Долг и прощение — разные вещи. Твой долг с тобой до конца жизни, а вина… Просто позволь ей уйти.
Я заплакала, цепляясь за камзол Дейва, а Линден гладил меня по голове и шептал нежные слова. Потом обхватил мое лицо ладонями и принялся целовать — щеки, лоб… губы. Наш второй поцелуй оказался с привкусом слез, облегчения и надежды.
— Людвиг идет, — сказал Нил, — заканчивайте, а то он тебя пристукнет, женщина.
Вздохнув, я отстранилась.
— Сейчас явится лорд Отеро. Нам нужно закончить начатое.
— Но потом мы начнем, — сжал мою руку Дейв, — начнем сначала.
Людвиг, поджидавший нас в торговом зале, был хмур: видимо, догадывался, чем мы там занимались на заднем дворе. Я не успела поведать Дейву, что мне пообещал Отеро взамен на раскрытие заговора, и
