Хэла мотнула головой и он понял, что не скажет, снова закроется. Не получится это из неё вытащить.
— Правда, — вдруг тихо ответила она, ковыряя пальцами песок. — Ничего особенного. Я родилась поздней весной. Просто семья — папа, мама, бабушка и дедушка, папины родители. Папа пожарный, мама в прошлом балерина. Бабушка была продавцом, а дедушка ветеринаром, работал с лошадьми. Родители мамы — дедушка умер, когда мама была маленькой, а бабушка, когда я была ребёнком и я плохо её помню, только то, что она красиво пела. С самого детства я была в разных кружках — рисование, танцы эти проклятые, пение. И лошади. Но это из-за дедушки. У нас даже конь был. И конечно ещё музыка…
Она помолчала. Рэтар так боялся спугнуть, что даже дышать перестал.
— Сначала было фортепьяно, понятно. Как у всех. Но я его не любила. Учитель, мамина подруга, говорила, что это не моё и предложила скрипку. Мама и бабушка согласились, — Хэла недовольно фыркнула. — А я её тоже не любила, она меня бесила страшно. Да меня всё бесило тогда. Хотя с танцами не сравниться ничего — они были разные, но больше всего ненавидела народные… кокошники, юбки, сапоги, причёски эти, от которых чешется голова, а всё равно улыбка должна быть во всё лицо, хотя хочется рыдать.
И ведьма очень горестно вздохнула:
— А скрипка — она… она скрипит. Понимаешь? — она глянула на него, потом снова устремила взгляд в никуда. — Как-то я поняла, что скрипка маму бесит и стала так усердно заниматься, чтобы маму достать.Такой слабый протест семилетки.
Рэтар слабо улыбнулся. Вспомнил, как Хэла рассказывала, что высыпала песок на голову девочки, которая сказала обидные слова про её отца.
— Но потом я к ней прикипела, — заметила женщина. — Она стала моей отдушиной. Я была бойкой, упрямой, вредной, но потом что-то сломалось… дедушка умер, потом конь… Атос. Знаешь какой это был конь? Он всё понимал. Красивый был… не представляешь. А как он танцевал. И он спас мне жизнь. Тогда… — она тронула свой шрам на плече. — Так было плохо, помню сидела в него уткнувшись и рыдала, рыдала. А папа меня всё успокаивал и никак не мог от мёртвого Атоса забрать…
Хэла всхлипнула, Рэтар непроизвольно прижал её к себе, но она мотнула головой.
— А к шестнадцати я всё бросила. Прикрылась травмой. Осталась только скрипка. И я как умолишённая готовилась, хотела поступать в высшее музыкальное. Но появился Олег.
И она произнесла это имя с таким пустым надломом.
— Мама потом сказала мне, что я этим своим Олегом разбила сердце папе. И он умер. На деле… — она говорила спокойно, слёзы от воспоминания про отца текли по щекам, но лицо было смиренным. — Папа болел давно, а Олег его очень уважал. У него не было отца, было трудное детство. Мама его была хорошей, но по молодости гуляла очень. Всё хотела найти мужчину. И все они строили Олега. Кто словами, кто криком, а кто просто бил… В общем злой он был, зубастый. Мы с ним были странной парой. Он на спор со мной познакомился.
Хэла ухмыльнулась. Так привычно, но почему-то так было не по себе от этой её ухмылки. Потому что обычно Рэтар знал, что происходит, он понимал, а сейчас словно это было чем-то совсем иным.
— А я была дура, — закивала Хэла. — У меня не было отношений, потому что времени порой на сон не хватало. Школа, рисование, музыкалка, чтение… я очень любила читать. Олег был жёстким, но я была влюблённой дурочкой, и мне казалось, что это ерунда. Со мной же он нормальный.
И она повела плечом.
— Я забеременела. Родился Максим. Мы жили у Олега. Квартира, как три этих хижины. В одной комнате мы с сыном, в другой мама Олега. А потом я забеременела снова и мама моя меня просто… она столько всего наговорила. Перестала с нами общаться. Она была права — я похерила свои мечты.
И она просто отрезала события, словно давала отчёт, как обычно давали ферану командиры.
— Было плохо. А потом уже в конце беременности я попала в больницу. Все вокруг, ну доктора, лекари в смысле, стали бегать, суетиться… ребёнок умер, — и Рэтар непроизвольно сжал её, она на это повела головой, словно “не переживай” ему сказала. — почему-то… я рожала мёртвого.
И она запнулась на мгновение, а он обнимал и словно в этом мгновении тишины не было ничего.
У Хэлы болело, болело до сих пор, а мог ли Рэтар что-то с этим сделать?
— Время в роддоме было просто кошмаром. От меня как от прокажённой все шугались, а я сначала рыдала, а потом стала их всех ненавидеть. Их и их детей. И это страшно, — и это она прошептала, ощутимо сжалась. — Я разбила окно в палате, хотела осколками убиться.
И на этот раз она провела по предплечью, там были шрамы, несколько. Он тогда, когда спрашивал о её шрамах, эту руку не трогал, про неё не спросил. И стало не по себе. Рэтар смог бы уже тогда узнать, что случилось? Она бы призналась?
— Меня остановили, — проговорила ведьма и это было так смиренно, словно она расстроена этим фактом. — Олег замял всё, забрал меня домой. Но становилось хуже. А он не умел быть терпеливым. У меня начались панические атаки. Это когда задыхаешься и страшно ни с чего. И я стала рыдать постоянно и… Олег меня спровоцировал, сказал что-то очень болезненное. Я схватила нож, порезала его, но на деле он просто позволил мне это сделать. Его мама вызвала ментов и скорую. Меня забрали, отвезли в психушку. Это…
Хэла нахмурилась, словно очнулась и Рэтару казалось, что хочет положить ему голову на плечо, но он застыл, утопая в её горе и понимая, что это ещё не всё.
— Это конец для человека. Такие больницы ставят на тебе крест. Навсегда. Я была там совсем немного, но и того довольно, чтобы стереть в глазах общества человеческий образ, — тихо произнесла она. — Олег, когда забирал меня домой, спросил у врача, что ему со мной делать. А тот может серьёзно, а может в шутку сказал: “ребёнка ей сделай”.
И снова усмешка, а у Рэтара заледенело всё.
— И Олег стал делать, — смиренно сказала Хэла. — А я… я просто терпела. Он обвинял меня в холодности, а у меня… словно я умерла. Но Олег был хорошим, нет, просто не понимал, что делать, как быть. У него по-другому не получалось. Он меня любил.
И как же хотелось её остановить. Она оправдывала этого своего супруга? Оправдывала в насилии над ней? Рэтар уже так хотел, чтобы она ничего не говорила. Он хотел встать и уйти. И забрать Хэлу с собой. От горя и боли, если бы можно было просто забрать.
— И я забеременела. Но я была в таком состоянии плачевном. Постоянно на взводе из-за страха, что этот ребёнок тоже умрёт. И моё тело отказало. Я чуть не умерла. Ребёнок родился раньше срока. Был очень болен. Он выжил, но я была навсегда с ним, — и она повела головой, стёрла слёзы. — Мама со мной помирилась. Бабушка потом умерла. И у нас появилось отдельное жильё. Я старалась, старалась для семьи. Но…
И снова виновато пожала плечами.
— Как-то было лето, Олег собрал вещи и ушёл к другой. Дети были с бабушками за городом. А я впала в ступор. Очнулась бродящей по улицам города. В парке играла группа. Белого я знала по музыкалке. Он меня узнал, попросил с ними спеть. Так я попала в группу, — и Хэла улыбнулась. — Олегу не нравилось, как я пою и его безумно раздражала скрипка. Поэтому, получив возможность играть, я была счастлива. А ещё им нравился мой голос. И они заставили меня петь. Было офигенно.
Потом Хэла задумалась, Рэтару даже показалось, что она не будет продолжать.
— Олег был в ярости, — как само собой разумеющееся сказала ведьма. — Обрывал мне телефон, ругался. Я перестала с ним говорить. И вот как-то вернулась после концерта, хотела лечь спать, а тут пришёл Олег. Пьяный и с бутылкой водки. Сказал — иди пить. И я смотрела на него и была уверена, что он меня пришёл убить. Я бы не вышла с кухни тогда. У него на лице это было, знаешь…
И Хэла вздохнула.
— И я убежала. Сказала, что с собакой надо погулять и сбежала. Прям в ночнушке, тренч сверху, собака на поводке, за угол дома, чтобы из окон не было видно и рванула. Хорошо хоть было тепло более менее, — и она улыбнулась. — Мне позвонил Ллойд. Сказать, что моя джинсовка у него, я после концерта забыла. Понял по голосу, что что-то не так. Предложил помочь. Я попросила денег в долг. Он сказал, что даст и я поехала к нему забрать. Он меня увидел и не отпустил.
