голову. Мы здесь одни, Темный орден и Джеремайс остались в руинах. Здесь только я, Калейд, бушующее море и красные огни над головой.
— Меня легко вдохновить, — признается он, глядя на меня сверху вниз. — Брат в некотором смысле вдохновил меня, твой отец тоже. Видишь ли, не хочется убивать тебя, Ленор. Веришь или нет, я действую не так. У меня есть кое-какие моральные принципы. Но мне нужно избавиться от тебя, а как это сделать — всегда была небольшая загадка.
Калейд ставит меня на ноги, и я понимаю, что мы оба стоим на вершине короткого пирса. В конце пирса стоит клетка, золотая, как будто сделана для гигантского попугая.
— Видишь? Мое решение. Отцу тоже нравилось так делать, когда тот не отрубал головы. Он специально сконструировал ее. Смотри, я посажу тебя в клетку, сброшу с края, и ты пойдешь ко дну. Никто не знает, как убить тебя. Так что, если все так же, как с вампирами, то ты застрянешь в этой клетке, на дне моря, на всю вечность. Вечно живая, вечно тонущая. Сходящая с ума. Точно так же, как и Солон, — смеется он. — Довольно романтично, не правда ли? Знать, что вы проведете остаток своей долгой жизни, проходя через это вместе?
— Ты сумасшедший, — удается выдавить мне.
— Не-а, — возражает он, хватает меня и тащит по причалу, беспомощно запихивая в клетку. — Просто творческий подход.
Я хватаюсь за прутья, когда дверь клетки оказывается закрыта, смотрю на Калейда широко раскрытыми умоляющими глазами. Мной овладевает ужас.
— Не делай этого, Калейд. Так делал твой отец, а ты сказал, что не хочешь быть похожим на него.
— Я не такой, как он, — огрызается он. — Есть шанс, что я передумаю и приду забрать тебя, если ты не будешь мертва. Но сейчас нужно, чтобы ты убралась с моего пути. Ты мешаешься. Как только я убью Джеремайса, у меня будет время подумать.
Калейд отодвигает клетку назад, пока та не свешивается с края причала.
— Передавай привет бездне, — говорит он.
Затем пинком сбрасывает клетку с пирса.
И я ныряю в глубину.
Ленор
Мне удается держать рот закрытым, пока я тону, не желая впускать в себя ни капли красной океанской воды, но внутри кричу.
Тяну за прутья клетки со всей силой, на которую способна, опускаясь все ниже, ниже, ниже. Такое чувство, что я вечно падаю в эту ледяную тюрьму. А потом меня охватывает страх, что в этом океане нет дна, потому что он не из моего мира. И я просто буду падать вот так вечно, застряв в петле бесконечных пыток и агонии, пока мой разум не разлетится на миллион кусочков.
Если повезет, я умру. Не знаю, смогу ли жить вечно, и уж точно не знаю, смогу ли отрастить жабры и дышать под водой. Сколько у меня есть времени, прежде чем сердце откажет? Как долго вампирская кровь сможет поддерживать во мне жизнь?
«Пожалуйста, пусть это произойдет быстро», — не знаю, кому я молюсь. Возможно, тому же богу, которому Абсолон поклонялся до того, как его обратили, и украли жизнь. Опять же, этот бог несильно ему помог.
На самом деле, это отчасти удивительно, что Солон стал таким. Даже не помнит свою прежнюю жизнь, хорошую и счастливую — он был божьим человеком. И лишь знает, что Скарде превратил его в монстра, наполовину вампира, наполовину зверя. Солон провел столетия в качестве машины для убийств, такой же безжалостной, как и его отец, но в конце концов, остановился. Избавился от безумия и упорно боролся с ним. Он похоронил зверя так глубоко, как только мог. Отрекся от своей семьи, ушел в свободное плавание. И хотя я не сомневаюсь, что Солон совершил бесчисленное множество ужасных и аморальных поступков в своей жизни, после расставания с темной стороной он постоянно стремится стать лучше. Пытается вернуть человечность, которую у него давно украли.
И это сработало. Солон снова обрел своего бога, даже если этого не знает. И совсем не похож на своего так называемого отца. Он сам по себе, со своей свободой воли, и любит меня. Солон прошел через подобное и полюбил, — это не что иное, как чудо.
Но теперь он где-то там, будет мучиться вечно, как я. Клетка продолжает тонуть, а я понимаю, что если нет дна, то нет никаких шансов, что Калейд передумает и спасет меня, а если дно есть, то застряну в этой водной тюрьме навсегда. Пока что я жива, хотя, кажется, уже несколько часов не делала ни единого вдоха.
В конце концов, я перестаю падать. Достигаю дна. Здесь так темно, что даже мое ночное зрение не работает. Водоросли щекочут ноги и ступни — по крайней мере, надеюсь, что это водоросли. И тут я понимаю, что это всё. Навечно тут.
«Солон», — мысленно обращаюсь я. — «Солон, если слышишь, я люблю тебя. Люблю тебя больше, чем можно сказать, потому что ни в этом мире, ни в следующем нет слов, которые могут выразить то, что чувствует к тебе мое сердце. И моя душа. Просто знай, что ты хороший и любимый, и мне очень, очень жаль, что я вляпалась в эту историю. Сказала, что со мной все будет в порядке, и, очевидно, оказалась неправа. Надеюсь, ты сможешь простить меня».
Затем я закрываю глаза, погружаюсь в себя и пытаюсь заставить свои мысли уплыть дальше. Смотрю в колодец, черный и неподвижный, но на этот раз на поверхности поблескивает полумесяц, дающий немного надежды.
Я протягиваю руку и осторожно касаюсь воды кончиками пальцев.
Чувствую Солона.
Он под ним, жив, и…
Он идет за мной.
Я распахиваю глаза, вглядываясь в водянистую темноту за золотыми прутьями. Солон приближается. Каким-то образом он освободился, идет сюда, бежит прямо в ловушку на битву, которую ему, возможно, не выиграть. Он всего лишь вампир. Ему не сравниться ни с Джеремайсом, ни с Темным орденом. Да и Калейд тоже помеха.
Я должна помочь ему.
Начинаю стучать по прутьям клетки, теперь чувствуя себя сильнее, но этого недостаточно. Я заперта здесь, и даже будь на пике своей вампирской силы, до которой мне сейчас далеко, не смогла бы погнуть металл.
«Проклятье!»
Меня снова охватывает паника, ощущение, что я навечно заперта здесь, внизу, в то время как Солон идет навстречу своей смерти. Боже, кто-нибудь, помогите мне!
«Используй свою магию, дура», — говорит голос в моей голове. Это мой голос. — «Ты ведьма, или кто?»
Я ведьма,
