— Где тот мальчик сейчас? — спрашиваю я. — Мэтью Маркхем?
— Понятия не имею, — отвечает Анна. — Я никогда не встречалась с ним, ты же понимаешь. Я знала о нем только из уст Шона.
— Я была знакома с дядей Кая, — говорю я. — С Патриком. Я не поверю, что он отправил бы своего сына жить там, где он ничего и никого не знает.
— Родители делают самые странные вещи, когда видят явную опасность, грозящую их детям.
— Но Патрик не сделал такого с Каем, — сердито говорю я.
— Я полагаю, — произносит Анна, — он хотел выполнить просьбу родителей Кая — чтобы у их ребенка был шанс покинуть Отдаленные провинции. Я уверена, что тетя и дядя Кая вовсе не желали отказываться от него. Ссылка одного сына чуть не убила их. И потом, когда в течение многих лет не происходило ничего страшного, они стали задаваться вопросом, правильно ли они поступили, отослав его. — Анна глубоко вздыхает. — Хантер, должно быть, рассказал тебе, что я оставила его одного вместе с дочерью. С моей внучкой Сарой.
— Да, — киваю я. Я видела, как Хантер хоронил Сару. Я видела строчку на ее могиле — Когда июньский ветер рвет их пальцами с цветов.
— Хантер никогда не упрекал меня, — говорит Анна. — Он знал, что я должна была перевести людей. Времени было в обрез. Те, кто остались, погибли. Я оказалась права.
Она смотрит на меня. Ее глаза очень темные. — Но я виню себя. — Она вытягивает руку, сгибая пальцы, и мне чудятся следы голубых линий на ее коже, а может, это всего лишь вены. Сложно сказать в тусклом свете больницы.
Анна встает. — Когда у тебя следующий перерыв? — интересуется она.
— Я даже не знаю.
— Я постараюсь найти и привести Элая и Хантера повидаться с тобой. — Анна наклоняется и касается плеча Кая. — И с тобой.
После того, как она уходит, я наклоняюсь к Каю. — Ты все слышал? — спрашиваю я у него. — Ты слышал, как сильно твои родители любили тебя?
Он не отвечает.
— И я люблю тебя, — говорю я ему. — Мы по-прежнему ищем для тебя лекарство.
Он не шевелится. Я рассказываю ему стихи, и говорю, что люблю его. Снова и снова. Я смотрю на него и думаю, что жидкость, перетекающая в его вены, помогает; вот на его лицо возвращается румянец, подобно тому, как солнце на заре освещает камень.
Сначала возвращается ее голос. Чудесный и ласковый голос. Она все еще рассказывает мне стихи.
Затем возвращается боль, но сейчас она другая. Мои мышцы и кости привыкли к страданию. Но теперь боль перешла глубже. Это инфекция распространилась?
Кассия хочет, чтобы я помнил: она меня любит.
А боль хочет сожрать меня.
Хотел бы я иметь одно без другого, но в этом-то главная проблема живых.
У тебя нет возможности выбирать глубину страданий или степень радости.
Я не заслуживаю ни ее любви, ни этой болезни.
Что за глупая мысль! Вещи происходят независимо от того, заслуживаешь ты их или нет.
Пока что я выдерживаю боль благодаря мелодичности ее голоса. Я не хочу думать о том, что случится, когда она уйдет.
Сейчас она рядом и она любит меня. Она повторяет это снова и снова.
Ксандер находит меня рядом с Каем. — Лейна послала за тобой, — говорит он. — Пора возвращаться к работе.
— Кай оказался без капельницы, — объясняю я. — Я хочу остаться здесь, пока ему не станет лучше.
— Этого не должно было случиться, — говорит Ксандер. — Я передам Океру.
— Хорошо. — Гнев Окера гораздо сильнее повлияет на лидеров деревни, чем мой.
— Я вернусь, — говорю я Каю, в надежде, что он все же слышит. — Как только смогу.
***
За лазаретом деревья растут впритык к деревенским постройкам. Ветви поскрипывают и что-то напевают, когда ветер трет их друг о друга. Сколько здесь жизни! Травы, цветы, листья, и люди, которые ходят, говорят, живут.
— Мне так жаль, за эти синие таблетки, — говорит Ксандер. — Я... ты могла умереть. Я так виноват.
— Нет, — отвечаю я. — Ты не знал.
— Ты никогда не принимала таблетку? Нет же?
— Принимала. Но со мной все хорошо. Я продолжала идти.
— Но как? — удивляется он.
Я продолжала идти, думая о Кае. Но как я могу сказать это Ксандеру?
— Я просто шла, — повторяю я. — И записки в таблетках тоже помогли.
Ксандер улыбается.
— На одной записке ты упомянул про секрет, — продолжаю я. — В чем он заключался?
— Что я член Восстания, — отвечает Ксандер.
— Такой ответ приходил мне в голову, — говорю я. — Ты говорил мне это через порт, не так ли? Не на словах, конечно, но я подумала, что именно это ты пытался сказать.
— Ты права. Я говорил тебе. Это был не такой большой секрет. — Он ухмыляется, но тут же серьезнеет. — Я все хотел спросить тебя насчет красной таблетки.
— Она действует на меня, и я не иммун.
— Ты уверена?
— Мне давали ее в Центре, я точно знаю.
— Восстание заверило меня, что у тебя есть иммунитет и к красной таблетке, и к чуме, — говорит Ксандер.
— Тогда они либо лгали тебе, либо ошибались, — отвечаю я.
— Это значит, что ты не была защищена от первоначальной чумы. Ты заболела? Они давали тебе лекарство?
— Нет, — я поняла, какую головоломку он пытается решить. — Если красная таблетка действует на меня, значит, ребенком мне не прививали иммунитет. Таким образом, я просто обязана была заболеть. Но этого не случилось, на мне лишь появилась красная метка.
Ксандер качает головой, пытаясь найти объяснение. Я тоже перебираю варианты. — На меня действует красная таблетка, — говорю я. — Зеленую я никогда не принимала. И я выжила после синей.
— А кто-нибудь еще выживал после приема синей таблетки? — спрашивает Ксандер.
— Я не слышала о таком. Со мной была Инди, и она поддерживала меня. Возможно, в этом вся разница.
— Что еще случилось в ущельях? — интересуется Ксандер.
— Очень долгое время мы никак не могли встретиться с Каем, — рассказываю я. — Нас забросили в деревню, полную Отклоненных. Потом мы втроем сбежали в Каньон; я, мальчик, который умер, и Инди.
— Инди влюблена в Кая, — произносит Ксандер.
— Да. Сейчас, думаю, да. Но сначала это был ты. У нее есть привычка красть вещи. Она стащила мою микрокарту и чей-то мини-порт, и при любом удобном случае разглядывала твое лицо.
— Но, в конце концов, она влюбилась в Кая, — говорит Ксандер. Я улавливаю горечь в его голосе, но не такую, как, бывало, слышала раньше.
— Они летали на одном корабле, — говорю я. — И все время были вместе.
— Ты, кажется, совсем не злишься на нее.
