над дверью люди будут знать, что там их ждет свобода. Они будут принимать свои решения, когда защищены ее головой.
— Спасибо.
Он все еще не хотел отдавать мешок Афине. Он не хотел отпускать Медузу, ее змеи снова проснулись и недовольно шипели. Они не хотели иметь дела с Афиной. Ему казалось, что если голову вытащить из мешка, они уползут с ней. Подальше от богини войны.
Он посмотрел на Афину и вздохнул.
— Отдать ее сложнее, чем я думал.
— После всех приключений, Алексиос? Это тебя тревожит? — Афина заглянула в его глаза в поисках ответа на вопрос, о котором он не знал, а потом снова вздохнула. — Я хочу, чтобы когда-то твой сын испытал любовь, которую ты ощущаешь к его матери. Прошло время, а ты все еще верен, как в день, когда она уехала, чтобы стать моей жрицей.
— Да, — прошептал он. — Ничто это не изменит.
Афина вытащила из своего хитона золотой браслет.
— Может, я могу обменять это на голову?
Его сердце замерло. Дыхание застряло в горле, он мог смотреть только на маленький золотой браслет в ее руках. Он помнил, как сделал украшение.
Воспоминания всплыли в мыслях, словно Афина вытащила их, чтобы посмотреть. Алексиос помнил, как работал часами, ковал из золота. Он растопил часть украшений матери, и каждый удар молота наделял металл его пылом. Это маленькое украшение содержало всю его любовь к ней, чтобы она могла носить это на руке.
Слезы катились по его щекам, он кивнул.
— Да, согласен. Я буду рад обменять ее голову на это.
Афина протянула браслет.
— Тогда это твое, герой. Знаю, я никогда не звала тебя так, а если звала, то не имела это в виду. Но я вижу, что ты — герой куда больше, чем любой мужчина, которого я встречала. Порой тихие удивляют.
Алексиос протянул мешок и обменял его на браслет. Он сжал украшение в руках, поражаясь, каким маленьким он был, чтобы подходил ее руке. Он давно не видел ту ее версию. Женщина-змея была большой. Сильной. Полной жизни и пыла, но это означало, что браслет был слишком тесным. Когда он только создавал браслет, она была крохотной.
Его нижняя губа дрожала. Металл был теплым от Афины, но он хотел притвориться на пару минут, что он был теплым от кожи Медузы. Что он все еще был на ее руке, когда она вручила его, как это было, когда он увидел, как ее тело упало.
— Спасибо, что сохранила это, — прошептал он. — Это очень важно для меня.
— Я хранила это не для тебя, — Афина осторожно взяла мешок, смотрела, как двигалась ткань, змеи шевелились и шипели. — Я сохранила его для себя. Чтобы помнить о совершенных ошибках, которые я не могла исправить, как ни пыталась. Я не смогла сделать ее счастливой, Алексиос, только ты это можешь.
Слова были небольшой победой, но он принял их.
Алексиос надел браслет на свое запястье и кивнул.
— Хорошо. Наша сделка завершена, и я закончил твое задание, Афина. Теперь мне нужно, чтобы ты пустила ее на поля Элизия.
— Это работает не так, и ты это знаешь, Алексиос, — она подняла ладонь, и щит появился в ее руке. Золотой металл был идеально отполирован, сиял на солнце. На поверхности не было ни царапины. — Боюсь, ты должен сделать кое-что еще, чтобы увидеть любимую. И это, возможно, будет самой сложной частью задания.
— Что же? — Алексиос уже догадывался, о чем она его попросит.
Афина вытащила из кармана две золотые монеты. Она вручила их ему с мягкой улыбкой, хотя это не задело ее глаза.
— Смертный может пересечь реку Стикс только с монетами, данными любимым. Ей нужны монеты на глазах, как ты сделал это с юношей, которого убил Персей.
Это задание не было сложным. Он с радостью опустит монеты на ее глаза, чтобы она могла заплатить Харону.
Алексиос нахмурился, посмотрел на монеты, а потом на Афину.
— Почему это самое сложное из того, что я делал?
Афина пошевелила мешок. Змеи внутри гневно зашипели, били по ткани телами.
— Ты забыл о ее проклятии, Алексиос? Один взгляд на ее лицо, и ты станешь камнем. И ты не можешь опустить монеты с закрытыми глазами. Тебе нужно смотреть на ее лицо, чтобы опустить их, чтобы твою любовь было видно на весь Загробный мир.
Так он умрет. Если это будет от рук самой Медузы, пускай. Он опустит монеты, увидит ее снова.
Даже если его тело станет камнем.
— Кто опустит монеты на мои глаза? — спросил Алексиос. — У меня никого не осталось из семьи. Даная могла бы подойти, но придется тащить мое каменное тело в Серифос.
Хрисаор вмешался в их разговор:
— Я сделаю это, отец, — его мальчик вышел из толпы олимпийцев и присоединился к ним. — Я видел, как ты опускал монеты на другого, знаю, как сделать это со статуей.
И все. Его ребенок отправит его в Загробный мир, когда его мать заберет его жизнь. Все встало на места.
Так и должно быть.
Алексиос кивнул, хотя сердце шептало, что это было нечестно по отношению к его мальчику.
— Понятно. Тогда решено.
Афина смотрела на него, красивое лицо портила хмурая гримаса.
— Пожалуй, да. Прошу, отвернись, я прикреплю голову Медузы на щит. Тогда ты посмотришь на нее, Алексиос, как должен делать любимый, отправляя душу в Загробный мир.
— С радостью.
Он отвернулся, бабочки летали в животе. Он не знал, мог ли сделать это. Любовь к ней горела в его сердце, ее могло хватить, чтобы подавить страхи, но вдруг он не знал, как спасти ее? А если она не хотела проводить вечность с ним?
Хрисаор взял его за руку.
— Она ждала тебя, отец. Она будет рада обнять тебя.
Боги, он мог лишь надеяться.
Змеи в мешке дико шипели. Наверное, Афина вытащила ее голову из мешка. Он не шевелился, смотрел на лицо Хрисаора.
Глаза Хриса расширились, рот открылся.
— О, отец. Она была красивой, да?
Да. Даже когда все звали ее монстром.
Он улыбнулся, помня, какой милой ее знал.
— Я только ощущал ее лицо, когда она была такой. Я так рад, что увижу ее, мальчик мой. Даже если перед смертью.
Афина сказала после шипения:
— Хорошо, герой. Монеты у тебя. Как ты поместишь их на ее глаза?
Алексиос кивнул Хрисаору и сказал:
— Поставь меня перед ней. На расстоянии вытянутой руки.
— Да, отец.
Его отвели к любимой и отпустили. Глубоко вдохнув, Алексиос взял себя в руки. Он останется смертным достаточно долго,
