не любит.
— Согреешь, — фыркнул старший брат. — Да и одно другому не мешает.
Они переглянулись и усмехнулись друг другу.
— Иди спать, брат, — вздохнул Рэтар.
— Да, надо, — согласился Тёрк. — Завтра у тебя под дверью стоять буду. Стар я для этого стал, знаешь ли. Каждый тир, в благословение Изара, думаю — вот обрею голову, бороду, и уйду. Надоели вы мне, сил моих нет. А потом как сбриваю, сжигаю, за прожитый тир благодарю и… ну, куда я от вас, а? Как ты тут без меня? Пропадёшь!
Феран обречённо кивнул и встал, пожав друг другу локти они разошлись. По дороге наверх он зашёл в стряпную, чтобы выпить воды и наткнулся на встревоженную и взвинченную Миту.
— Достопочтенный феран, — слегка поклонилась она, еле сдерживая злые слёзы.
— Мита, — Рэтар недовольно покачал головой.
— Я знаю, что не мне с тобой говорить, не мне тебе указывать, как жить, не моё это дело, может ты думаешь, но нет сил больше, — проговорила женщина. — На тебе же лица нет, ты понимаешь, мой хороший, ты плохо ешь, плохо спишь, а теперь… ну, зачем тебе это всё, что тебе до ведьмы, Рэтар, я тебя прошу, подумай, что ты творишь, а может на тебе заговор? Может к эйолу сходить? Рэтар, милый, хворь найдёт, что мы без тебя будем делать, на тебе же держимся!
Она говорила с придыханием, с яростной горячностью, торопливо, словно исповедовалась, как перед смертью, боялась, что он её прервёт и она больше ничего не сможет ему сказать. Никогда.
— Неужели тебе девок не хватает? Неужели для счастья вот именно эта нужна? Я понимаю, что ведьма может вам всем голову накрутила, что вы все по ней, как шальные, как сами не свои, но неужели тебе других мало? Рэтар, — слёзы наконец полились из её глаз. — У тебя вон какие хочешь, любую бери, ты же феран, какая угодно и ничего не надо ей будет, но и горя никакого, а тут, Рэтар… нельзя с серыми, с чёрными ведьмами тем более. Надо с ними дела делать, как положено, а через закон нельзя.
Она всхлипнула, вобрала в себя воздух:
— А коли ты её обидешь? Коли ты сделаешь плохо? — прошептала Мита со страхом. — Вдруг она тебе натворит, а? Изведёт тебя? А может уже изводит? Ведьма она и есть ведьма, этого не убрать — вон и не ест ничего, может твоей силой питается, а ты угаснешь на глазах и что делать тогда? Клеймить её, как отец твой?
Рэтар нахмурился.
— Отец не клеймил ведьму, Мита, — мотнул он головой, на деле просто хватаясь за что-то не касающееся Хэлы, потому что стряпуха сейчас наговорила столько всего лишнего, что ему с трудом удавалось себя сдерживать. — У нас не клеймили ведьм несколько поколений.
— А я своими глазами видела, — возразила Мита, — вот не верила, когда мне старая Цырна, хозяйка при твоём отце, кормилица же его, говорила об этом. А потом, как ведьма померла, так я её омывать помогала и клеймо твоего отца своими глазами видела. Ой, Рэтар, не надо, я тебя прошу, перестань.
— А Цырна не сказала, за что он её клеймил? — спросил феран, отбрасывая все эти слёзы и причитания стряпухи.
— Она говорила, что она для отца твоего жуткий заговор натворила, извела кровь… деда твоего, отца ферины, матушки твоей, — ответила Мита. — А плату, как обещал, не заплатил, а чтобы гнев ведьмы правый усмирить, клеймо на ней поставил, она оттого такая злючая была, и оттого седая.
Он покачал головой, задумавшись об услышанном.
— Рэтар, милый, — а Мита снова принялась причитать, — я тебя с детства знаю, ты добрый, ты всем хорошо хочешь сделать…
— Хватит, — перебил он. — Я для тебя не Рэтар и уж тем более не милый. И ни с какого детства ты не знаешь меня, Мита. Не выдумывай того, чего не было никогда. Потому как до того, как у меня было детство, тебя здесь не было, а как попала, я уже не был ребёнком давно.
Она опешила, перестала плакать, смотрела на него ошарашенно.
— И не столько ты меня видела, чтобы знать про меня всё, — феран был жёстким и резким. — И ты права, ты не можешь указывать мне как жить — не переступай черту, Мита. Я твой феран, я здесь для того, чтобы у тебя всё было хорошо, я благодарен тебе за то, что ты делаешь, я ценю твою службу и тебя ценю, как может многие другие слуги и желать бы не могли, но ничто, Мита, ничто не помешает мне, выставить тебя на волю, если ещё раз услышу всё это от тебя. Или при тебе кто скажет подобное. И ещё раз ты посмотришь зверем на Хэлу… Нет, Мита. Нет. Не позволю!
Женщина потерялась, хотела что-то сказать, но взгляд Рэтара видимо был настолько непреклонен и суров, что она проглотила слова.
— И мне очень жаль, Мита, — вздохнул Рэтар, — что ты считаешь, что я недалёк умом и чувствами, и недостоин счастья рядом с той женщиной, к которой у меня сердце лежит.
Она всхлипнула и зарыдала с новой силой, обречённо опускаясь на скамью.
Феран поднялся наверх и зашёл в рабочую комнату. На столе нетронутые лежали листки на которых Хэла рисовала. Одно из созданий, которых она нарисовала в множестве было обведено. Рэтар подумал, что это наверное и была лошадь.
Зайдя в комнату он увидел лежащую на кровати Хэлу, она устроилась у изножья, подобрала под себя босые ноги, словно на мгновение прилегла и уснула, даже платье не сняла. Рэтар подошёл к ней и, накрыв её своим плащом, устроился рядом. Какое-то время он просто лежал и смотрел на неё, а потом весь этот день, вывернувший его наизнанку, наконец забрал из ферана последние силы и он тоже провалился в глубокий сон.
Хэла сама не поняла, как провалилась в сон и проспала почти до самого утра.
После их с Рэтаром близости днём, она уснула и, проснувшись поняла, что уже спустилась темень, а ферана не было. Она села в кровати, прикрыла глаза в поисках мужчины — где-то во дворе.
И тут непривычная тяжесть подаренного украшения, вернула её ко всем тем эмоциям, которые в ней взорвались, при его получении. Снова она устроила истерику. Что ж такое?
Хэла взяла кулон, положила в руку. Невероятно красивый. Камень размером с косточку персика, менял цвет от освещения и днём он был ярким, серо-голубым, а сейчас отдавал синим, глубоким, насыщенным.
