Малачи говорил сквозь стиснутые зубы, его акцент подчёркивался холодной яростью в голосе.
— Тебе очень-очень повезло, что Лила сказала, что ты хорошо с ней обращался. Если бы не этот факт, я с радостью бы врезал тебе. А теперь. Ты скоро получишь её обратно, и я не буду стоять у тебя на пути. Но сегодня я позабочусь о ней, и ты не будешь стоять у меня на пути.
Челюсть Йена напряглась, и, к его чести, он выглядел скорее взбешённым, чем испуганным.
— Ты — бестолковый идиот, Малачи. Если бы я не знал, что это расстроит её, я бы давным-давно ударил тебя битой по голове, — он сжал кулаки на рубашке Малачи. — И если она умрёт, ты можешь на это рассчитывать. Плевать сколько времени мне понадобится, чтобы застать тебя врасплох. Это случиться, придурок.
Малачи оттолкнул его, и Йен отшатнулся назад, но его тут же поймал Леви. Дыхание Малачи было прерывистым, и он выглядел так, словно Йен и вправду ударил его битой по голове. Сдавленный звук вырвался из моего рта, и Малачи мгновенно оказался на коленях, закрывая меня от остального мира.
— Генри едет за нами, — сказал он мне на ухо. — Он будет здесь с минуты на минуту. С тобой всё будет хорошо, — его голос был мягким. И пронизан страхом.
— Тиган, — прошептала я.
Его глаза внимательно изучали моё лицо.
— Джим отправился за ней. Он позвонил Генри, чтобы узнать, где находиться гнездо, и он проведёт разведку, но он обещал не вторгаться туда в одиночку. Я присоединюсь к нему, как только буду знать, что с тобой всё в порядке.
Джим, должно быть, сходил с ума, зная, что с ней может случиться.
— Иди... сейчас.
Лицо Малачи исказилось от боли.
— Лила, прошу. Не заставляй меня оставлять тебя.
Я была не в состоянии спорить. В тот момент я была почти уверена, что его присутствие было единственным, что удерживало меня от того, чтобы покинуть этот мир, и не дать уплыть прочь. Я попыталась поблагодарить его, но из горла вырвался лишь хриплый вздох.
— Шшш, — успокаивающе произнёс он, слегка поглаживая мои щёки своими тёплыми пальцами.
Поверх его головы я увидела мигающие красные и синие огни, сигнализирующие о прибытии полиции. Малачи не обратил на них внимания. Он коснулся своим носом моего, и я была поражена, увидев слёзы, блестящие в его глазах.
— Только не уходи. Я знаю, что это больно. Но только не уходи.
На самом деле, мне было совсем не больно. Я чувствовала себя так, словно была заключена в глыбу льда, неподвижная и замёрзшая, не функционирующая, только мой мозг, который никак не мог справиться с болью на лице Малачи, справиться с комком в горле, когда он шептал мне, чтобы я оставалась с ним.
"Я люблю тебя, — хотелось мне сказать. — И никогда не оставлю тебя".
Темнота лизала края моего сознания, вытягивая мои мысли и разрушая их. Передо мной возникло лицо Рафаэля.
— Я отнесу её к машине, — тихо сказал он, переводя взгляд на Малачи. — Никто не заметит, как мы уедем. И я немедленно начну работать над ней.
Я изо всех сил старалась пошевелить губами, чтобы единственная фраза слетела с моего языка.
— В сознании.
Я не хотела, чтобы он ввел меня в сон, погружал в темноту. Я не хотела покидать Малачи. Я не хотела оставлять Джима без Тиган. Меня исцелят, а потом я встану и буду сражаться.
Рафаэль наклонился.
— Это будет больно, Лила. Намного больнее, чем ты думаешь.
— Быстрее? — прошептала я.
Он кивнул.
— Ты быстрее встанешь на ноги. Стоит ли оно того?
— Да.
Он поднял меня на руки и положил на задние сиденья машины Стражей, пока нам пели серенаду из воя сирены скорой помощи.
— С большинством твоих друзей всё в порядке. Полиция решит, что это всё дело рук банды. Никому и в голову не придёт спросить, где ты.
Моя голова покоилась на коленях Малачи.
— Поезжай медленно, но сейчас же, — сказал он человеку на переднем сиденье, которым, как я могла лишь предположить, был Генри.
Рафаэль встретился взглядом с Малачи.
— Она просила не погружать её в сон, пока я исцеляю её.
Глаза Малачи широко распахнулись.
— Нет. Это слишком, слишком больно. Она уже достаточно натерпелась.
— Это её выбор, не твой, лейтенант. У тебя есть только один выбор: остаться с ней или уйти.
Челюсть Малачи начала тикать.
— Это не выбор.
Рафаэль усмехнулся.
— Выбор есть всегда, — он склонил надо мной голову. — У тебя сломана шея, Лила. Вот почему ты ничего не чувствуешь. Как только я это исправлю, ты всё почувствуешь. И у тебя много ран, которые мне нужно залечить очень быстро. Мы не будем с этим затягивать, но и легко не будет. Ну что, ты готова?
Он воспринял моё моргание как согласие.
— Очень хорошо.
А потом... ничего не произошло. Я смотрела на лицо Малачи, чувствуя тепло и холод, а он смотрел на меня сверху вниз, как будто чувствовал всю мою боль. Мне показалось, что мы оказались в доме Стражей в мгновение ока.
— Ты можешь отнести её в свою комнату, — сказал Рафаэль. — Я закончу там.
Руки Малачи сомкнулись вокруг меня, и я была вполне в сознании, чтобы ужаснуться, когда мои раны замазали кровью его чёрную рубашку. Но ему, похоже, было всё равно. С почти болезненной нежностью он подхватил меня на руки и поднялся по лестнице, кивнув, когда Рафаэль объявил, что собирается проверить Генри, прежде чем присоединиться к нам.
Я смотрела на лицо Малачи, пока он прижимал меня к своей груди. Я хотела сказать ему, что мне нужно, чтобы он продолжал прикасаться ко мне, продолжал смотреть на меня тёмными глазами, полными эмоций, которые выжгли всё холодное безразличие. Он уложил меня на свою кровать, и я глубоко вдохнула, потому что всё здесь пахло им, больше, чем его отглаженный и накрахмаленный смокинг. Его наволочка и простыни, его комната... они пахли настоящим Малачи, землёй и солнцем.
Он опустился на колени рядом с кроватью, словно воюя сам с собой, разрываясь между двумя мучительными крайностями. Наконец он закрыл глаза и вздохнул, а когда открыл их, стало ясно, что он принял решение.
— Ты выглядела такой прекрасной сегодня вечером, — сказал он с грустной улыбкой. — И знаешь, что было ужасно, — он пальцами погладил меня по щеке. — То, что я снова повёл себя как последний дурак.
Я попыталась повернуть голову, но всё ещё не могла. Думаю, он понял мои усилия, потому что наклонился, чтобы я могла лучше его видеть.
— Я хочу кое-что сказать тебе, — произнёс он, — потому что так дальше продолжаться не может. И я собираюсь сделать это сейчас, потому что у тебя нет сил спорить, бороться со мной или уйти. Похоже, только этим мы и занимаемся последнее время, и это убивает меня.
Я уставилась на него, и глубоко в моей онемевшей груди, я почувствовала дрожь неспокойного сердца.
— С того момента, как я встретил тебя, всё изменилось. Ты была взрывом цвета и огня после десятилетий серости в моей жизни. Все мои желания, завёрнутые в самый мучительно красивый пакет, — его глаза скользнули по моему лицу. — Но когда я сказал, что смогу отпустить тебя, когда я сказал, что смогу перестать любить тебя, я вкладывал смысл в каждое слово. И с тех пор я очень старался сделать именно это. Желая выключить их, вырубить... — он склонил голову. — Желая попытаться почувствовать что-то к кому-то ещё, надеясь, что это заставит то, что я чувствую к тебе, исчезнуть.
Что-то тёплое потекло по моему лицу, и Малачи проследил за взглядом, а выражение его лица стало болезненным, когда он поймал слезу пальцем.
— Я верил, что стану Стражем лучше, если перестану что-то испытывать к тебе. Я был хорош до того, как встретил тебя, и я хотел вернуть это обратно. И не имело значения, насколько сильно это ранило меня. Я верил, что заслужил каждое мгновение несчастья всеми своими ошибками, — он поднял кончик пальца, глядя на хрустальную каплю на свету. — Мне так жаль, что я причинил тебе боль, Лила. Я скучал по тебе каждую секунду... по тому, что у нас было, что мы могли бы иметь. Всё это время я мог бы утешать тебя. Поддерживать тебя. Прикасаться к тебе, — его губы скривились в одном уголке — сплошная горечь. — Как оказалось, после того, как я оттолкнул тебя, я от этого не стал лучшим Стражем. А совсем наоборот. И, несмотря на все мои усилия, мои чувства к тебе ничуть не меньше, чем раньше. На самом деле, когда я наблюдал, как ты выполняешь свои обязанности, когда я чувствовал, что ты становишься сильнее с каждым боем, когда я видел, как все эти вещи причиняют тебе боль и всё же почему-то не могут победить тебя, я только и делал, что тонул всё глубже.
