Если и будем бороться с этим, то только вместе, — услышала шёпот принца у своего виска и затем последовал лёгкий поцелуй.
Меня куда-то несли. Вокруг о чём-то разговаривали, но все их слова доносились через пелену. Готовили ритуал. Даарт опустил меня на пол, и я почувствовала прохладные доски спиной. Белый шар становился всё меньше, а паучьи лапы уже не казались такими противными и мохнатыми, а даже заботливыми, способными спасти меня от жестокости этого мира, защитить плотным панцирем тонкую кожу.
Не знаю, сколько прошло времени. Вокруг меня постоянно что-то происходило, читали заклинания, рыдали и вновь брали себя в руки… Видимо, это мама, но даже её эмоции были слишком недосягаемыми для меня. Так ли важно, что происходит в этом внешнем мире? Пугающем, злом, таком несправедливом…
— Не выходит! — в отчаянии воскликнул Даарт. — Не получается! Не могу, не знаю… я…
— Пробуй ещё, — это уже более жёсткий голос отца, я буквально почувствовала, как он отвесил мысленную оплеуху его высочеству. — Ты единственный, кто владеет аэ-де.
— Этого не достаточно. Нужен убийца фей, чтобы сделать это, нужно…
Он не договорил, словно ему только сейчас пришла какая-то догадка. Рядом полыхнуло магией — удивительно, но к магическим потокам мой затухающий белый огонёк был очень чувствителен. Открывшийся портал, через который ушёл его высочество, он почувствовал хорошо.
— Держись, малышка, держись, — шёпот мамы, вырывающий меня из паучьих лап. — Ты ведь веришь в Даарта? Он справится! Он — твоя половинка, тот, кто способен защитить тебя, кто разделит с тобой боль и радость, кто спасёт тебя даже из лап смерти.
Ритуал единения он такой. Мама Даарта — человек, но благодаря единению с Ардааном Ониксовым получила много бонусов, одним из которых является драконье долголетие. Возможно, истинность — это некое слияние с половинкой, растворение в ней, но при этом сохранение своих желаний, стремлений и самодостаточности. Когда люди живут десятилетия вместе, если между ними настоящее неподдельное чувство, они привязываются друг к другу, мыслят и чувствуют на одной волне, смотрят в одну сторону и испытывают те же стремления. А ритуал единения лишь ускоряет естественный процесс между двумя половинками.
Ритуал единения! Эта мысль на мгновение озарила паучьи лапы, и они словно зашипели и отпрыгнули от меня. Так вот что задумал Даарт. Я вынырнула в реальность и шумно вдохнула, оказавшись у мамы на коленях. Никогда не видела заплаканное лицо королевы фей, и сейчас оно меня по-настоящему испугало.
— Мама…
— Держись, мой снежный цветочек, держись.
Время странный предмет. Сжимается, растягивается, стирает и забирает боль. Я чувствовала себя ватной, неестественно живой, словно уже на грани перехода в другую реальность, и сейчас лишь нить истинной связи удерживала меня здесь. Эти две нити — от Даарта и от Арахнида — боролись между собой, перетягивая меня, словно канат.
Портал полыхнул, и в этот раз Даарт вернулся не один, а вместе… с Кьяром Доренсом, отцом Лизабетты. Снежный фей буквально выпал из портала, но Даарт удержал его. Принца нужно было видеть в этот момент: хмурое ожесточённое лицо на грани безумия и бешенства. Я ужасно испугалась за него, но едва глаза принца столкнулись с моими, тень начала отступать. Даарт подошёл и взял меня за руку.
— Очнулась, — облегчённо выдохнул он и обернулся к Кьяру. — Думаю, мы не будем разводить с вами сантименты, я не собираюсь доказывать вашу вину, а то, зачем вы это делали, и вы, и я знаем. И если вы всё ещё хотите остановить зло, то нужно спасти Аврору. Пока она — первый рубеж для арахнида, захватит её — двинется дальше и уже ничто не будет способно его остановить.
Кьяр поморщился. Я не совсем понимала суть разговора, так как сейчас из последних сил боролась с паучьими лапами. Отец Лизабетты — высокий мужчина, выглядящий на сорок человеческих лиц, с пепельными волосами до пояса, забранными золотой заколкой сзади, с цепким взглядом и орлиным профилем, такой уверенный и в то же время опасный. Друг нашей семьи, от которого сейчас исходили волны ненависти и отчаяния.
— Если бы её высочество умерла раньше с ритуалом расщепления души, ничего бы этого не было, — процедил он. — Вы сами навлекли на нас беду своим малодушием.
— Я не собираюсь выслушивать от вас упрёки, пока вы не поможете мне. После — с удовольствием обсужу все нюансы и даже готов покаяться, если был в чём-то неправ, — выплюнул его высочество, полуобернувшись к Кьяру. — А сейчас, будьте добры, помогите!
— Добры? Помогите? — взъярился фей и обвёл взглядом старшее поколение. — Заранее прошу простить меня за мой тон, но… Вы должны были сделать это сами, а не защищать проводника зла. Для родителей это было тяжело, но вы ведь — правители! Вы обязаны ставить долг превыше своих чувств.
Так ли они должны? Кому? Своему народу? Но разве хорош несчастный правитель, который принёс в жертву своё дитя ради блага других? Нет, так и до сумасшествия недалеко, а вряд ли кого-то устроили бы сумасшедшие правители.
Но какая-то часть меня не осуждала Кьяра. В его словах было столько боли и отвращения, что я вскрикнула, а арахнид, которого я старалась подавлять, вновь взял верх надо мной.
— Вот ваше лицо, людишки. Готовы убивать, устраивать жертвоприношения, калечить! Вы не видите другого пути, кроме пути силы, захватничества, вражды и злобы! В этом все вы.
Как же горько от того, что он прав. Но я могу уйти в этот мир темноты, растворится в ней, и она защитит меня… Эти мысли повторялись из раза в раз. Они были зациклены, и именно так они на меня и действовали — гипнотизировали, завораживали, пленяли.
— Заткнись уже, — рыкнул Даарт. — Доренс, делай то, что от тебя требуется и без фокусов. Ты единственный знаешь, как использовать внешнюю магию во время ритуала, так соедини нас! Убивать сейчас нас двоих бессмысленно. Сделай уже правильный выбор!
— Как заставите? Смерти я не боюсь.
— Но у тебя есть дочь! — закричала мама, и я почувствовала, а не увидела волну страха и содрогания, исходящую от Доренса. — Я прекрасно понимаю родительские чувства, и ты не допустишь страданий своей дочери. Ты всё это делал ради неё. Так сделай же ещё раз!
— Кьяр, — начал отец, — только моя дочь сейчас способна спасти твою… да и весь мир.
Отец привирал. Я не уверена, что смогу, да и вообще здесь так хорошо, в этом забытьи. Меня баюкают, словно ребёнка…
Нет, это не
