если она…
— Мне нужно, чтобы ты сохранил Рэйлинн жизнь, — сказала ведьма. Требование было настолько неожиданным, что, должно быть, мое замешательство отразилось на лице, потому что она быстро сказала:
— Время на исходе. Глубинный неспокоен, и мой отец это знает. Если он заполучит Рэйлинн, тогда я…
Она глубоко вздохнула.
— Возможно, я не смогу убить Бога.
Я выдавил из себя смешок.
— Ты — что? Ты пытаешься убить Бога? Конечно, она шутила. Это была ужасная шутка, но все же.
— Ты не можешь…
— Она говорит серьезно, — грубо сказал Каллум. — Я прожил достаточно долго, чтобы видеть, как умирают боги, чертенок. Они не выше смерти.
— Я собираюсь положить всему этому конец.
Эверли сунула руку в карман и, наконец, вытащила эту чертову книжечку.
— Глубинный никогда не должен был пробуждаться, и Он никогда не должен был освободиться.
Она перелистывала страницы, ее пальцы двигались быстро, как будто она уже точно знала, где нужно перевернуть. Она вырвала мою страницу, на которой был изображен мой символ, и подняла ее.
— Ты говоришь, что думаешь, что любишь ее, но ясно, что это так. Это стало ясно в тот момент, когда Кент сказал тебе забрать ее.
Любовь. Какое ужасное, прекрасное, пугающее слово.
Лишь немногим существам я осмеливался даровать это. Единственный человек, которому я осмелился сказать это до Рэйлинн, что ж… я пожалел об этом. Я узнал, как сильно это больно — терять то, что мне дорого. Я пообещал себе, что никогда больше не испытаю этого. Я бы не стал утруждать себя. Оно того не стоило.
И все же вот я здесь, чертовски уверен, что во всех отношениях она стоит того.
— Я сделаю, что смогу, — сказал я, хотя на самом деле я хотел сказать, что убью любого, кто попытается причинить ей боль, и если для обеспечения ее безопасности потребуется преследовать ее каждый чертов день, чтобы убедиться, что она не попадет в беду, тогда я бы это сделал. — Но я не сторожевой пес.
Я ожидал, что Эверли будет настаивать, но вместо этого Каллум ухмыльнулся и сказал:
— Ты не очень хорошо скрываешь свои чувства к человеческой женщине.
Он повернулся и обнял Эверли так, что она оказалась у него под подбородком, и пробормотал:
— Он защитит ее. Отошли его. Я хочу продолжить нашу игру.
Ее щеки покраснели, и когда она протянула руку, чтобы отдать мне символ. Я впервые заметил следы плетеной веревки на ее запястьях.
Блядь. Я бы тоже хотел поскорее вернуться к такой игре.
Брать этот символ в руки казалось нереальным. Я почти ожидал, что он рассыплется в прах в тот момент, когда мои пальцы коснутся его. Последняя запись моего имени на земле, моя последняя связь с этим местом. Моя свобода.
Я мог бы уйти. Мог бы никогда не оглядываться назад. Больше ничто не удерживало меня здесь. Ничто.
Кроме…
Я сложил листок, сунул его в карман и, не сказав ни слова, повернулся к двери. Меня не касалось, убьет ли ведьма Бога, или сгорит ли весь Абелаум, или будет ли само человечество уничтожено пятой Бога-садиста.
Но Рэйлинн? Она была моей. Я не собирался отказываться от того, что принадлежало мне.
32 Рэй
— Блин, это дом или музей современного искусства?
Инайя усмехнулась мне, мой нос прижался к стеклу ее машины, когда она ехала по извилистой подъездной дорожке к дому Хэдли — поместью, особняку, возможно, в буквальном смысле музею. Дом был огромным, спрятанным среди деревьев их обширной собственности с каменными стенами.
— Детка, я же говорила тебе, что это супер. Ты никогда не была на такой вечеринке, как у Хэдли. Это место просто нереальное.
Нереальное было точным словом. Дом был построен таким образом, что верхний этаж был больше первого, как будто он парил над землей. Там были твердые края, сталь, бетон, деревянные балки и массивные стеклянные стены. Сквозь стекло я могла видеть толпу, собравшуюся на верхнем этаже, танцующую под грохот баса, который мне даже не нужно было выходить из машины, чтобы услышать.
Узел тревоги в моем животе затягивался все туже с каждым днем, приближавшимся к 31 октября, и этой легендарной вечеринке в честь Хэллоуина, о которой, казалось, внезапно заговорила половина университетского кампуса. Думаю, теперь меня считали в некотором роде «своей» у Хэдли, потому что ко мне не раз подходили люди в кампусе, которых я даже не знала, спрашивая, могут ли они получить приглашение или вечеринка была «просто, типа, открыта для всех?»
То, что я вышла из машины, одетая в оранжевый свитер, короткую юбку и гольфы, как Велма из «Скуби-Ду», только укрепило этот тревожный узел внутри меня. Я не чувствовала себя здесь в безопасности. На самом деле, я была уверена, что здесь я не в безопасности, но что, черт возьми, могли сделать Хэдли, когда вокруг было так много людей? Принести меня в жертву посреди толпы, как какой-то жуткий трюк на Хэллоуин?
Мало того, ещё и солнце садилось. Бледно-золотистый свет сумерек струился сквозь деревья, но под ними лежали густые тени. Я знала, что скрывается в этой тени. Я знала, что монстры последуют за мной сюда, наблюдая, ожидая возможности схватить меня.
Их огромные отрубленные головы, казалось, сделали свое дело, удерживая их подальше от моего двора, но теперь эти штуки почти сгнили. Я продолжала ночевать у Инайи, так как Трент был в командировке, и ей нравилась моя компания. Но я снова начала слышать вой по ночам, даже из ее квартиры. Инайя подумала, что это кричат лисы, но я знала точно. Я знала, что скрывается в темноте.
Я пришла сюда не для того, чтобы напиваться, но я была уверена, что мне все равно понадобится жидкая храбрость. Где-то в этом доме должно было быть что-то, что могло бы мне помочь. Оружие или, может быть, какие-нибудь подсказки, чтобы заставить монстров оставить меня в покое. Может быть, какое-то заклинание, чтобы заставить Бога потерять ко мне интерес.
У меня не было ни малейшего представления о том, что я ищу, я просто знала, что должна что-то найти.
Или я могла бы просто согласиться на сделку Леона, но нееет. Мне надо было пойти и все испортить.
Я прикусила губу и посмотрела на дом. Мои надежды на возвращение Леона таяли с каждым днем, и теперь я решила, что лучше просто притвориться, что его никогда не существовало — как будто моя киска когда-нибудь позволит мне забыть его, предательская шлюшка. Демон, вероятно, вернулся в Ад и
