даже во сне, то решила для себя очень важный вопрос.
Разум был ясен, хотя першение в горле никуда не исчезло. Виктория поправила подушку так, чтобы можно было принять полусидячее положение. Магистр сразу же отреагировал на возню позади и хотел помочь, но отдернул руку. Он сел в кресло напротив и соединил ладони в замок, как если бы ожидал судебный приговор.
— А как же горы извинений? — почти прошептала девушка в кровати.
— Извини… — отозвался Ауст. — …за всё.
Он выглядел очень бледно и всё время смотрел в одну точку. Виктории было больно видеть его таким жалким. От великого мага в нём не было и следа.
— Что же… Я не люблю ходить вокруг, да около, поэтому скажу сразу. — из-за боли в горле она говорила с небольшими паузами. — Мне очень обидно и больно… А ещё я хочу тебя ударить со всей силы…и заставить почувствовать то же самое.
— Если это поможет простить, то ты можешь делать со мной всё что угодно. — уверенно заверил её магистр.
— Ты сейчас серьёзно?
— Абсолютно… Ты действительно можешь сделать со мной то же самое…
Поведение Ауста снова пугало. Виктория согнула ноги в коленях и болезненно охнула. Всё, что находилось в нижней части живота недвусмысленно намекнуло на самое серьёзное ранение того дня.
— Ты в порядке? — магистр поднялся со стула, но сел обратно. Он явно сдерживал себя, чтобы не навредить Виктории ещё больше.
Девушка откинулась назад на подушку и зло зашипела.
— Ненавижу… — она стёрла со лба выступившую испарину. Зрачки золотых глаз сузились и заставили магистра нервничать.
— Прости, мне правда очень жаль…
— Объясни мне только одно…почему ты вообще это сделал?
Аусту потребовалось немного времени, чтобы ответить на вопрос, но, полученный, ответ определенно стоил того.
— После…после поглощения ядра, я вроде бы поглотил и часть разума Мейминя. — магистр, на удивление, говорил как вполне адекватный человек, а не одержимый безумец. — Я звал тебя, потому что только мысли о тебе помогали сохранять самообладание и не дать ему взять верх.
— Почему именно я? — в разуме Виктории зародилось смутное подозрение, которое отчаянно хотелось считать верным.
— Наверное потому, что только ты заставляла меня двигаться дальше. Я бы всё бросил, даже не стал бы пытаться, если бы не думал, что ты мертва из-за меня и врат. — Ауст нервно кусал нижнюю губу, пока смотрел куда-то сквозь пол.
— Ты бы стала падать с обрыва тогда, будь у тебя причины жить, Виктория?
— О боги… — протянула девушка. Она не хотела говорить об этом, но осознавала, что сказать лучше сейчас. — Я не знаю…чёрт…тогда всё так смешалось. Я чувствовала себя…пустым местом… А потом Наяна…и…я не могу сказать точно…
— Но я тоже был причиной, да?
— Да… — Виктория была честна. Всё обстояло именно так. На горе она осмелилась рискнуть жизнью, потому что не чувствовала себя достаточно нужной миру.
Масло в огонь добавил и Ауст, когда объявил о том, что не хочет, чтобы Виктория строила пустых планов на их счёт. — …и ты…в том числе…
— Тогда, дай мне шанс всё исправить… — Ауст все же посмотрел в глаза напротив. — …если это ещё возможно.
Виктория потеряла дар речи. Неужели магистр только что сам предложил ей вступить в отношения?
— А…эм…ах… Я правильно поняла? — неуверенно начала она. — Ты сейчас говоришь о…
— Когда я подумал, что ты сгорела в магме, я почувствовал себя самым ужасным человеком на всем белом свете, Виктория. — глаза магистра покраснели, а в уголках собралась влага. — Я говорил тебе про коллегию, семью и общество, но потом тысячу раз пожалел об этом. Я правда не самый лучший человек, но неужели только поэтому должен заставлять нас обоих страдать? Я всю жизнь пытался заслужить их уважение, пытался соответствовать ожиданиям, а в итоге так и не смог спасти тебя. — по его щеке скатилась первая капля, а голос задрожал. — Единственное чего я хочу, чтобы ты была рядом, я всем сердцем хочу, чтобы ты не умирала…понимаешь?
Виктория ничего не ответила, она была в шоке. Люди нередко начинали ценить что-то, только потеряв. Похоже Ауст был из таких. Ему пришлось сломать себя, чтобы признать то, что он намеренно прятал.
— Поэтому я тогда предложил тот договор, поэтому написал то чёртово письмо и именно поэтому уделял тебе так много внимания…
— Что за письмо? — сердце стучало как бешеное, но пропустило удар. — О чём ты?
— Белый бал… Это я написал то письмо.
По комнате разнеслась ругань на чистом русском. Виктория закрыла лицо руками, у неё никак не получалось переварить всю полученную информацию.
Получается, Ауст испытывал к ней симпатию ещё с тех времен, но в силу своей «правильности» засунул всё чувство за семь замков, а нашёл ключи только когда Виктория немножечко умерла.
— Чёрт…у меня голова заболела…
— Я могу уйти, чтобы ты отдохнула. — тихо произнёс Ауст.
Виктория убрала руки от лица и повернулась к сидящему. У неё были смешанные чувства, потому что с одной стороны её сердце ликовало от раскрытой взаимности, а с другой между ними всё ещё сохранялось много сложностей.
— Давай так, магистр Ауст Тарис…я даю тебе шанс получить ещё один шанс…, поэтому постарайся не быть идиотом…
Ауст застыл с открытым ртом, а затем встал и хотел подойти, но опять остановился.
— Я…я…спасибо…
— Свали уже…у меня реально болит голова…
Девушка показательно легла и отвернулась. Она не хотела, чтобы магистр заметил, как сильно покраснели у неё щеки.
Ауст ещё немного ошеломленно постоял, но потом покинул комнату, плотно закрыв за собой дверь, чтобы не мешать Виктории отдыхать.
Виктория совсем не жалела о брошенных словах, ей правда хотелось верить всей душой, что у них всё получится. Она вытащила ногу из-под одеяла и глубоко вздохнула.
— Кто бы, блять, сомневался…
На следующий день ей уже было намного лучше, даже горло особо не вызывало неудобств, только вот пожелтевшие синяки на шее вызывали у Ауста острое чувство вины.
Виктория специально не давала Аартусу убрать их магией, чтобы магистр немного помучился и лучше осознавал, что наделал. Ссадина на щеке, синяки на руках и ногах, и большой кровоподтек на ребрах. Девушка заставляла магистра собственноручно наносить мазь и наблюдала, как лицо мужчины бледнеет от моральных мучений.
Нет, Виктория не испытывала никакого удовольствия, но считала, что лучше человеку увидеть собственными глазами последствия своего же преступления.
В происходящем не было и намека на какую-то интимность, только душевные и физические терзания, ставшие для обоих стимулом к переменам.
В ритуальном зале Ауст вошёл в неё
