— Ты меня до смерти напугал! — Мы отошли от дома. — Зачем нужно было так подкрадываться?
— Я не к тебе подкрадывался, а к дому, просто ты уже была там. Шпионила вместо меня.
Я улыбнулась. Только сейчас до меня дошло, что мы снова разговариваем друг с другом, и при этом я вовсе не испытываю никакой неловкости, как боялась. Должно быть, потому, что его интересовало исключительно жилище миссис Бетани. Балтазар смотрел на него, словно пронзал рентгеновскими лучами и видел свою сестру сквозь стены.
— Они собираются позволить ей остаться, — сказала я. — Но ей придется прятаться в башне, чтобы никто не начал спрашивать, почему это новая ученица приехала только к экзаменам. Миссис Бетани аж бесится от злости, но, похоже, ты не ошибался насчет права на убежище.
— Убежище. — Его лицо осветилось надеждой. — Убежище означает, что она от кого-то убегает. Наверняка от своего клана. Она от них ушла.
— Может быть.
— Так должно быть.
Он так сильно хотел в нее поверить! Лично я ни капли не доверяла Черити, но предпочла промолчать. Ради Балтазара я надеялась, что Черити хоть какое-то время будет держать себя в руках.
— Ты пойдешь туда, чтобы повидаться с ней?
— Миссис Бетани будет недовольна, если я им помешаю. Мы с Черити увидимся вечером. — Балтазар робко положил руку мне на плечо. — Как у тебя дела?
— Все хорошо. — Я не могла рассказать ему ни о своих неприятностях, ни о волнении из-за скорого побега, поэтому просто спросила: — А у тебя?
— Теперь все будет прекрасно, — ответил он и широко улыбнулся.
— Может быть. — Я подумала о Лукасе и улыбнулась Балтазару в ответ. — Может быть, у нас обоих.
На следующий день мы все встретились в коридоре.
— Это только мне так кажется, или время почти остановилось? — спросил Вик. — Такое ощущение, что лето не приближается, а отдаляется.
— Я тебя понимаю, — отозвалась я. — Куда вы поедете летом?
— Вроде бы арендуем виллу в Тоскане, — ответил Вик со скукой, присущей сверхбогачам. Ракель вытаращила глаза. — Лично я выбрал бы Рим. Посмотреть все эти руины, где сражались гладиаторы, и все такое, а не сидеть в доме в центре винодельческой провинции, если алкоголь мне все равно пока по закону запрещен.
— А я слышала, что в Европе разрешено употреблять спиртные напитки раньше, чем у нас, — сказала Ракель.
— Разрешено, но попробуй объясни это моей маме. — Вик остановился, потому что мы подошли к входу в северную башню, где располагались спальни мальчиков. Я думала, что он попрощается, но вместо этого он посмотрел вверх на винтовую лестницу. — Там происходит что-то странное.
— Странное? — Ракель прижала к груди учебники. — Опять привидение?
— Не думаю. Что-то другое, но странное. Обычно им все равно, если кто-то вечерами сидит на ступеньках — ну, просто болтает, чтобы не мешать соседям по комнате, или там Балтазар иногда выходит покурить к окну. А вчера вечером мы с Ранульфом только шаг к лестнице сделали, как непонятно откуда появился профессор Айвербон и давай нас отчитывать. Чтоб мы и не думали сюда соваться.
— Спорю, это как-то связано с ними, — заявила Ракель. — Ну, с привидениями. Из-за них все ведут себя странно.
Я понимала, что на самом деле преподаватели просто пытаются не подпустить учеников к Черити. Ну или наоборот.
— Да чего над этим ломать голову, — сказала я. — Какая разница, что там такое? Все равно через две недели нас тут уже никого не будет.
— Это если время не прекратит растягиваться. — Вик ухмыльнулся, помахал нам и нырнул в мужское крыло.
Когда мы с Ракелью шли обратно по главному коридору к нашей башне, она сказала:
— К нам приближаются неприятности.
Я глянула направо и увидела отца, направлявшегося прямо к нам.
— О нет! — И убежать некуда. — Останешься со мной?
— Я бы осталась, но ты и сама знаешь, он меня все равно прогонит. Чем скорее я уйду, тем скорее ты с ним разделаешься.
Она была права. Я вздохнула:
— Ладно, поговорим потом.
Ракель пошла в комнату, где когда-то мы жили вдвоем, и я осталась наедине с отцом.
— Я хочу поговорить с тобой, — сказал он.
— Увы, в этом желании ты одинок. — Папа не любит, когда ему дерзят, но я заметила, что он проглотил резкий ответ.
— Ты расстроена. Я понимаю, что ты огорчена, и предполагаю, что ты имеешь на это полное право.
— Предполагаешь?
— Тебе непременно нужно на кого-нибудь злиться? Злись на меня. В конце концов, именно я принял то решение, и если ошибся, то прошу прощения. — Прежде чем я успела спросить, о чем это он, папа добавил: — Но скажи, долго ты еще собираешься мучить свою мать?
— Я ей ничего не сделала!
— Ты оттолкнула ее от себя. Ты ее игнорируешь. И думаешь, что она не страдает? Что ты единственная в семье, кому может быть больно? Ведь все это разрывает ей сердце! Я не могу видеть ее терзаний и не верю, что ты способна их спокойно переносить, а тем более — быть в них виноватой.
В моей голове промелькнуло воспоминание — мама с полным ртом шпилек заплетает мне косички к Осеннему балу. Нет уж, я не собираюсь этому умиляться.
— Я не могу хорошо относиться к людям, которые не хотят быть со мной честными.
— Бьянка, ты впадаешь в крайности. Ты подросток; думаю, дело именно в этом...
— При чем тут «подросток»? — Я быстро огляделась. Вокруг никого — ни людей, ни вампиров. — Скажи, что случится, если я откажусь отнять у человека жизнь.
— У тебя нет выбора.
— А я думаю, что есть. — Он все равно не хотел говорить мне правду. Вот вам и мое право на обиду, и папино признание в том, что он совершил ошибку. — Что если я выбрала именно это?
— Бьянка, это не тот случай, когда ты можешь выбирать. Не позволяй своему гневу взять верх над здравым смыслом.
— Хватит, поговорили, — отрезала я и двинулась прочь.
Я думала, что он пойдет за мной, но он этого не сделал.
Ночью я лежала в кровати миссис Бетани, положив брошь на тумбочку. Коллаж Ракели на стене был ярким, как ночник, и я изо всех сил пыталась радоваться его ярким краскам и моим будущим планам, как делала это раньше. Но ничего не получалось — я думала о моей матери. Это разрывает ей сердце.
Пока я злилась на маму с папой (а я до сих пор была в бешенстве), наш разрыв меня не мучил. Но иногда я вспоминала, как мы были близки друг с другом, и тогда так сильно по ним скучала, что становилось невыносимо больно.
То, что я потеряла, потеряно навеки. Или нет? Не знаю, как можно по-другому относиться ко всему их вранью.
Дверь в дом с грохотом распахнулась. Я вскочила с постели и крикнула:
— Кто там? — Мне даже в голову не пришло, что если это злоумышленник, то лучше затаиться и молчать.
