Ознакомительная версия.
Вы можете себе представить: он жадно пил мою кровь, и мне это отчего‑то нравилось.
Цветные пятна кружились, кружились… и вдруг я поняла, что это не пятна, а витражи. Я стояла посреди громадного храма. Сквозь мозаичные окна с изображениями ангелов и святых в помещение проникал радужный свет — малиновый, фиолетовый, желтый, зеленый… Он пятнами ложился на мои руки и на лица стоящих рядом со мной людей… Тихо‑тихо, словно фоном, до меня доносились звуки песнопений на латыни. Кажется, я попала на католическую мессу.
— In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti,[12] — произнес чей‑то глубокий звучный голос.
— Amen, — единым вздохом пронеслось над толпой.
Они стояли рядом со мной — мужчины и женщины в одеждах разных эпох и народов. Я шла и заглядывала им в лица. Вот молоденький доктор в очках. Я видела его в одном из своих снов. Он узнал меня и грустно улыбнулся мне. В его глазах была жалость и… прощение?… Вот человек из другого сна — в белых одеждах, которые носили в Древнем Риме. А вот — обнаженный человек с разорванной грудью. Я помнила и его… Неужели все, кого я вижу, — мои предки. Но почему они собрались здесь и что происходит? Может быть, я уже умерла? И где мои родители?
Только я подумала об этом, как взгляд мой упал на молодого мужчину, стоящего рядом с красивой молодой женщиной. Они не отрываясь смотрели на меня, и на их лицах тоже читались печаль и сожаление.
— Requiem aetemam dona eis, Domine![13] — набатным колоколом разнеслось над высокими сводами.
— Мама! Папа! — я протянула к родителям руки, но их образы вдруг побледнели и превратились в клочья тумана, да и сам храм стал исчезать на глазах, поглощаемый мраком.
Ночь наступала со всех сторон. Плотная, беспросветная ночь, будто на меня набрасывали толстое тяжелое покрывало.
— Нет! Не надо! — закричала я, пытаясь закрыться от надвигающейся тьмы рукой.
— Надо! Пей!
На мои иссохшие растрескавшиеся губы упала тяжелая капля.
Я с трудом разлепила глаза. Ресницы — свинцовые. Как там было в сказке: принесите железные вилы, поднимите мне тяжелые веки?… Я и не знала, что такое бывает на самом деле.
— Пей! — настойчиво повторил голос.
Прямо перед моим лицом оказалась бледная рука, вспоротая у запястья кровавой раной, кровь медленно стекала вниз.
— Нет! — прохрипела я.
Голоса не было, как не было и сил. Я вдруг поняла, что и вправду умираю. Неужели конец? Неужели в моей жизни не будет больше ничего? Только пустота и огромное беззвездное небо? Или старый храм, заполненный моими родичами, — и вечная молитва или просьба о прощении — без надежды, без единого слова в ответ?…
Умирать было страшно. Это совершенно несправедливо — умирать в семнадцать лет, едва‑едва начав узнавать жизнь, еще надеясь на счастье, — ведь должно же мне быть отпущено хотя бы немного счастья? Ведь для чего‑то же я появилась на этой земле? Я не случайность, не ошибка природы и я — хочу жить! Жить — ради себя и ради Артура, жить — чтобы кто‑то помнил о тех, ушедших, собравшихся в одиноком храме где‑то на окраине вечности.
— Это твой последний шанс. Не теряй времени. Оно драгоценно! — проговорил Ловчий.
Его волчьи глаза смотрели на меня в упор.
«Нет», — попыталась сказать я, но изнутри, откуда‑то из глубин моего существа, поднималась ответная волна безумия. Наверное, это то, что называют инстинктом выживания. Мой разум сопротивлялся. Я не хотела пить его кровь! Я не хотела становиться вампиром! Только не это! Разве Артур или мои родители пожелали бы для меня такой судьбы?! Но тело хотело жить, оно цеплялось за жизнь. Я словно со стороны наблюдала, как мои губы вдруг разомкнулись и я… или кто‑то чужой, принявший мое обличье, жадно вцепился в протянутую руку.
Кровь вливалась в меня раскаленным металлом, сжигая мои внутренности, принося с собой боль и какое‑то нереальное, нечеловеческое облегчение.
— Вот видишь, не нужно никаких глупых обрядов. Только моя кровь и твоя. Вот и все. Это все, что нужно. Добро пожаловать в вечность.
Он говорил почти ласково…
И тут на меня накатила новая волна боли. Я не знала, что бывает такая боль, я и не представляла, что могу вынести такое. Теперь в глаза мне смотрела сама ночь.
— Вот теперь ты моя. Я знала, что так и будет, — шептала она, оплетая меня щупальцами тьмы, пеленая так, как пеленают младенцев. — Ты все‑таки покорилась мне, и теперь я стану твоей единоличной хозяйкой. Открой свое сердце гневу и ненависти. Теперь ты можешь не бояться ничего. Теперь все в твоих руках. Хочешь, мы заставим этот мир захлебнуться в собственной крови! Мы с тобой сможем все! И нет для нас преград ни на земле, ни над землею!
* * *
Я открыла глаза. Мир вокруг был живой, полный тысячами оттенков цветов, запахов и звуков. Маленькая комната с обшарпанными стенами, выкрашенными ярко‑синей краской, криво висящая на серо‑желтом потолке разбитая лампочка, массивная пустая рама, представляющая из себя переплетение виноградных лоз, отягощенных пышными гроздями ягод и гибких веток, сплошь усыпанных некрупными дикими розами… Это было то, что я увидела первым в новом мире. А еще — прекрасную бледную женщину с рыжими косами, переплетенными жемчужными нитями. На ней было алое платье с широкими рукавами и замысловатыми золотыми узорами по вороту. Платье было очень старым и ветхим, но еще каким‑то чудом сохраняло свою красоту и торжественность.
— Здравствуй, Полина, — проговорила женщина голосом густым и певучим, в котором мне слышался звон тысячи горных потоков, и медленное падение тяжелой капли меда в золотую массивную чашу, и скольжение теней по старым полуразрушенным стенам… — Я уже давно жду тебя. Я — твоя королева.
Глядя исключительно на грязный пол, чтобы она не прочитала ничего по моим глазам, я тихо ответила:
— Да, моя королева.
Тело ощущалось совершенно по‑новому, и мне ужасно хотелось опробовать его. Кажется, все сложилось не так уж плохо. Я получила новые возможности — и никаких недостатков. Что бы ни говорил Артур, быть вампиром все‑таки здорово.
Королева испытующе посмотрела на меня, и я постаралась не думать ни о чем, кроме замысловатых узоров на полу. Подняв на нее взгляд, я заметила, что она немного нахмурилась, но тут, к счастью, ее что‑то отвлекло.
Она повернулась в сторону закрытой двери, словно прислушиваясь — хотя я не могла расслышать ни одного звука.
— Ну что же, входи, раз пришел, — сказала она, а потом резко обернулась ко мне. — Похоже, мой верный рыцарь привязался к тебе за время этой охоты, — добавила она едва слышно, и мне почудилось в ее голосе раздражение.
Ознакомительная версия.
