Я точно не знаю, но спрашиваю наобум. Мне почему-то кажется безумно важным сейчас выяснить как можно больше.
— Алвис… — Вальтц хмыкает, — ему не стоило столько времени проводить в компании моей супруги, верно. Но… мисс Локуэл, это маленькая рыбка. Вы ведь знаете, что его арестовали?
Отпираться смысла нет, поэтому я просто киваю.
— Его допросят, после чего решат его судьбу.
— Если он заговорит, я буду очень удивлен. Такие люди любят делать все исподтишка, а когда приходит время отвечать, у них обычно не находится слов.
Вальтц явно сменил тему и, понимая, что более удобного случая не найти, я прощупываю почву:
— Значит, ревность?
— Не только, — Лавджой даже не удивляется вопросу, — понимаете, мисс Локуэл, я собственник. Да, мне стоило внимательней отнестись к выбору спутницы жизни, но, признаться, я увлекся. Тогда мне казалось, что вместе мы перевернем мир… — он на миг запинается, но быстро выравнивается, — ошибался. Так часто бывает.
— Вы могли просто развестись.
— Мы и развелись. Но, знаете ли, выяснилась одна любопытнейшая подробность… — Вальтц глядит на меня и, сама того не замечая, я подаюсь вперед, желая услышать то, что сейчас прозвучит, — оказывается, я ненавижу тех, кто ни во что не ставит институт брака.
— Но Максвелл ведь не такой.
— Да, вы правы. У него вина похлеще — он унизил мою супругу.
Я хочу сказать, что вряд ли констатация факта является унижением, но вовремя закрываю рот. Лишь качаю головой: кажется, ситуация серьезней, чем кажется.
— Когда он сообщил мне, что командирован в Лаерж, я сразу же подал прошение. Давно хотел сюда попасть.
— Из-за хранилища?
— И из-за него тоже. Вы знаете, что здесь была самая большая в королевстве библиотека темных искусств?
— Нет, — в свете новых вводных разговор продолжать не хочется, — не знаю.
— Да, была. Это потом хранилище превратили в тюрьму для одаренных, а раньше это была богатейшая обитель знаний. И у здания есть своя особенность. Вы ничего не чувствуете, Мейделин?
Я озираюсь — стены как стены, только очень древние. И лишь потом до меня доходит…
— Эмоции. Здесь нет эмоций.
Ожидание на лице Вальтца сменяется одобрением:
— Верно, мисс Локуэл. Все эмоции сейчас внизу, в темницах. Поверьте, любой из промышляющих таким ремеслом отдал бы все, чтобы занять мое место.
— Но тем не менее, не занял. Чего вы хотите добиться, мистер Лавджой? Взорвать кардинала вместе с толпой невинных людей?
— Именно! — в глазах мужчины на мгновение сверкает торжество, смешанное с какой-то затаенной болью, — меня слишком долго искали, Мейделин. Пришло время уходить на покой. А финальный аккорд должен быть ярким.
Я хочу ответить, что так нельзя, что не должны страдать невинные люди, но меня вместо этого разбирает нервный смех. И я не могу ему противиться — смеюсь, как в последний раз. Мой голос отражается от стен и гаснет в мраке потолка. Но я смеюсь — смеюсь, потому что не могу остановиться. Смеюсь, потому что это единственный выход.
— У вас не получится, — наконец исторгаю, вытирая глаза, — вас все равно найдут и тогда…
— Думаете? — перебивает меня он и тут же, не дождавшись ответа, продолжает, — нет, мисс Локуэл. Если я все сделаю правильно, обо мне забудут. И останусь я на обочине жизни в каком-то спокойном, умудренном жизнью городке. Может быть, даже здесь.
— Вам не дадут жизни, — я все равно пытаюсь бороться.
Эмоций нет — даже внутри плещется серая пустота напополам с безысходностью. Я уже даже не задаюсь вопросом, где же Максвелл — полученная информация погрузила меня в какое-то подобие транса. Я лишь слежу за плавными передвижениями Лавджоя, констатируя, что инквизитор не торопиться. Будто знает что-то, недоступное мне.
— Как вы это делаете?
Я не сразу осознаю, что прозвучавший голос принадлежит мне. Лишь после того, как ловлю удивленный взгляд Вальтца, понимаю, что все-таки нарушила тишину хранилища. Но отреагировать не успеваю — инквизитор поднимает руку и, повинуясь его указующему жесту, я смотрю наверх.
Крошечные зеленые искорки проступают из темноты потолка почти сразу. Они едва заметные, но берут числом — и на миг мне кажется, что я стою под звездным небом. Искры вспыхивают одна за другой, собираясь в причудливые узоры и двигаясь в хаотичном порядке. Не сдержавшись, я ошеломленно выдыхаю, во все глаза глядя на незнакомое мне заклинание.
— Позволите небольшой ликбез, Мейделин? — довольно усмехается Вальтц, — позвольте представить вам мое изобретение. Я назвал его “Иерихон” и, уж поверьте мне, эти крошки способны устроить настоящий ад на земле.
Услышав такое, я сглатываю: крошечные светлячки под потолком уже не кажутся мне такими симпатичными.
— За основу я взял заклинание опустошения резерва, которым пользуются в госпиталях. Некоторые эмпаты до сих пор попадают туда с переполнением, представляете… И изменил его, добавив кое-что дополнительно.
Он замолкает, наверное, предоставляя мне возможность восхититься его талантом. Но я молчу и инквизитору ничего не остается, кроме как продолжить.
— Испытывал долго: вначале малыши воспламеняли эмоции слабо, предпочитая сжигать их. Но мне нужно было больше — и пришлось работать еще несколько лет прежде, чем я смог добиться ожидаемого в полной мере.
— Тренировались на кошках?
Мой сарказм не долетает до цели — разбивается о ехидное:
— Скорее, на людях. Заклинания, которые активируются эмоциями, нельзя испытывать на животных.
— Вы поэтому откачали отсюда все…
— Эмоции? Да. Определенная их концентрация послужит детонатором. Правда, активируются они медленно… зато от них нет защиты. Поверьте на слово — это стоило мне целых трех неудачных испытаний. Хотелось мощи, знаете ли…
— Но взрыв лаборатории был сильным.
Я не уверена наверняка, но бью наобум — и по округлившимся глазам Лавджоя понимаю, что попала.
— Вы и об этом знаете, мисс Локуэл, — усмехается тот, — что ж, примите мое восхищение вашей эрудицией. Не каждый день мне попадаются столь умные женщины. Жаль, ненадолго.
Я открываю рот, набираю воздух — хочу сказать что-то несомненно умное и очень зубодробильное, но не успеваю — на мгновение застыв, Лавджой поднимает палец вверх, призывая к тишине.
— У нас гость.
Но я и без того уже вижу застывшего у входа Риндана. И последнему требуется пара мгновений, чтобы оценить обстановку. А затем… глаза инквизитора прищуриваются, ноздри хищно раздуваются и по всему залу раздается ошеломленное:
— Мейделин?..
Предупреждающий возглас застревает в горле и вместо того, чтобы предупредить инквизитора, я позорно откашливаюсь, тщетно пытаясь выдавить из себя хоть что-то.
— Представляешь, Риндан…
Но Максвелл не реагирует — повернув голову, он смотрит на меня. Я не могу ничего прочесть в этом взгляде невероятных зеленых глаз. Зато чувствую другое: неуловимо изменившуюся атмосферу в зале. Для того, чтобы понять причину, мне приходится всего лишь перевести взгляд на Вальтца — и слова рвутся из груди будто сами по себе.
— Риндан, это он.
Брови инквизитора лишь на миг подымаются вверх — и тут же возвращаются обратно. Риндан смотрит на меня с привычной иронией, будто взвешивая прозвучавшее. Зато Лавджой времени не теряет — он сохраняет привычное выражение лица, да и руки расслаблено висят вдоль тела. Но бдительности я не теряю — и, видя, как мужчина делает крошечный, почти незаметный шаг назад, кричу первое, что пришло в голову:
— Вниз!
Я использую короткую команду — знаю, что подобные знания вбивают нам в подкорку. И это помогает — Риндан моментально падает вниз. Распластывается по полу, будто леопард перед прыжком, а неизвестное мне заклинание, представляющее из себя серый склизкий комок, пролетает над ним и впитывается в стену. Я даже не заметила, как Вальтц его сплел — лишь дрогнувшее заклинание сканирования подсказало мне намек на это.
— Мейделин, в укрытие! — только и командует Максвелл, перекатываясь и вновь вскакивая на ноги. Лавджой времени не теряет — и, пока я получаю ценные указания, он, отступив на шаг, взращивает на ладони очередное заклинание.
