— Копье.
Я уставилась на него. Если я попытаюсь метнуть копье через разделяющий нас десяток метров, что у меня получится? Даже если я попаду ему прямо в сердце, Гроссмейстер, наполовину человек, не умрет мгновенно. И кто-то из моих родителей, а может оба, погибнут через секунду после того, как я сделаю бросок.
«Тяните время», — сказал Бэрронс.
Я вытащила копье из ножен и потянула его из-под плаща. Как только я достала его, копье затрещало, заискрилось, рассыпая маленькие белые разряды. Оно светилось с почти ослепительной яркостью, словно выкачивая силу из реальности Фейри, которая нас окружала.
Я не могла заставить свою руку отпустить его. Пальцы не хотели разжиматься.
— Брось сейчас же! — Гроссмейстер повернулся к моей матери и занес кулак.
Я зарычала, отбрасывая копье прочь. Оно вонзилось в стену лоснящегося розового тоннеля. Плоть тоннеля содрогнулась, словно от боли.
— Оставь. Ее. В покое, — сквозь зубы процедила я.
— Отбрось ногой оружие и покажи мне камни.
— Бэрронс действительно советовал не делать этого.
— Немедленно.
Вздохнув, я вынула камни из мешочка и развернула бархат, в который они были завернуты.
Реакция была немедленной и яростной: тоннель спазматически сжался, из глубины влажных розовых стен раздался стон, пол подо мной задрожал. Камни светились сине-черным светом. Стены сокращались и расширялись, словно пытаясь вытолкнуть меня, и внезапно меня ослепил жуткий свет, я оглохла. Я не слышала ничего, кроме завываний ветра и воды, и крепко зажмурилась от вспышки. Держаться было не за что. Я вцепилась в камни, пытаясь накрыть их, и шторм чуть не вырвал у меня бархатную ткань. Рюкзак ударил меня по голеням и выпал из рук.
Я заорала, пытаясь перекричать ветер, я звала родителей, Бэрронса — черт, даже Гроссмейстера! Я чувствовала себя так, словно меня разрывает в десяти разных направлениях. Плащ слетел с моих плеч и рвался от ураганного ветра. Я с трудом засунула камни обратно в мешочек.
И все внезапно стихло.
— Я же сказала тебе! — зарычала я, не открывая глаз. — Бэрронс советовал этого не делать. Но ты послушался? Нет. — Ответа не было. — Эй? — опасливо позвала я.
Ответа по-прежнему не было.
Я открыла глаза.
Розовый пленчатый канал исчез.
Я стояла в коридоре из чистого золота.
Золотые стены, золотой пол. Я запрокинула голову. Золото тянулось вверх, насколько хватал глаз. Даже если здесь был потолок, я не могла его рассмотреть. Золотые стены возвышались надо мной и тянулись в никуда.
Я была одна.
Ни Гроссмейстера. Ни охранников. Ни родителей.
Я посмотрела вниз в надежде увидеть свой автомат, ножи и рюкзак.
Но под ногами не было ничего, кроме гладкого золотого пола.
Я отчаянно зашарила глазами по стенам в поисках копья.
Нигде ни проблеска.
И, поняла я, медленно поворачиваясь по кругу, на этих золотых стенах не было ничего, кроме сотен, нет, тысяч, нет — я присмотрелась: они тянулись дальше, чем я могла видеть, — миллиардовзеркал.
Пытаясь это осознать, я поняла, что такое бесконечность. Я была крошечной точкой на линейной картине времени, которая тянулась в обоих направлениях и давила на меня своей полной и законченной нелогичностью.
— Ох, черт, черт, черт!
Я поняла, где оказалась.
В Холле Всех Дней.
31
Не знаю, сколько я там просидела.
Время в этом месте стало для меня неопределенной величиной.
Я сидела посреди Холла Всех Дней — подтянув колени к груди и уставившись в золотой пол, потому что при взгляде на все остальное я чувствовала себя маленькой и у меня кружилась голова, — и пыталась разобраться в ситуации.
Проблема: где-то там, в реальном мире, в гостиной моего дома, в Ашфорде, штат Джорджия, Гроссмейстер все еще держал в заложниках моих родителей.
И я понимала, что он действительно разозлился.
В этом не было моей вины. Это он настоял, чтобы я показала ему камни. Я предупреждала его, что не надо этого делать. Но вопрос вины значил не больше, чем мое присутствие в этом пустом и равнодушном вечном месте.
У него мои родители. Вот чтоважно.
Надеюсь, что Бэрронс сейчас спешит к ним из перенастроенного зеркала в своем кабинете, и надеюсь, что его товарищи штурмуют зеркало на 1247 Ла Ру. Надеюсь, что скользкий розовый тоннель, который неприятно напоминал определенную часть женской анатомии, все еще там, он только вытолкнул меня, чтобы избавиться от боли, как при родах, и надеюсь, что спустя несколько минут мои родители окажутся в безопасности.
Слишком много пунктов сопровождалось словом «надеюсь».
Это не имело значения. Меня полностью нейтрализовали. Выдернули из ряда чисел и швырнули в квантовый холл вероятностей, ни одну из которых нельзя было рассчитать при помощи единственного уравнения, которое я знала и которое имело для меня значение.
Вокруг меня были миллиарды зеркал. Миллиардыпорталов. А я считала тяжелыми времена, когда не могла выбрать один из пятнадцати оттенков розового лака.
Через некоторое время я посмотрела на часы. Они остановились на 1:14 p.m.
Я выскользнула из плаща и начала раздеваться, заткнув мешочек с камнями за пояс. В Холле было слишком жарко для тех слоев одежды, которые я на себя натянула. Я сняла свитер и вязаную кофту с длинными рукавами, завязала их на талии, потом снова надела плащ.
И начала проводить инвентаризацию всего, что у меня с собой было.
Один нож — антикварный шотландский «дерк», привязанный к левому предплечью, который я стащила из секции сувениров в «КСБ» и о котором не знал Гроссмейстер.
Одна баночка из-под детского питания, с дергающейся плотью Невидимого внутри, в левом кармане плаща.
Два протеиновых батончика во внутреннем кармане, раздавлены.
Один МакОреол, ремешок которого все еще застегнут под подбородком.
Один мобильный телефон.
Я решила составить список того, чего у меня не было.
Батареек и фонариков.
Воды.
Копья.
На этом я остановилась. Все было и так достаточно плохо.
Я вытащила телефон из кармана и набрала номер Бэрронса. Я так привыкла к его неуязвимости, что ожидала, что он ответит, а когда телефон не сработал, очень удивилась. Получается, даже у его телефона есть мертвые зоны, и если уж он где-то не будет работать, то только в месте вроде этого. Даже если бы у меня было имя В'лейна, сомневаюсь, что оно бы здесь сработало.
В этом месте отказывался работать даже мой мозг. Чем дольше я сидела, тем более странным мне все это казалось.
Холл был не просто скоплением бесконечных дверей в другие места и другое время. Огромное количество порталов заставляли его жить и дышать, постоянно изменяясь. Холл самбыл временем. Он был древним и юным, прошлым, настоящим и будущим одновременно.
В «КСБ» было только одно зеркало, висевшее в кабинете Бэрронса, и все же у меня появлялось чувство дезориентации в пространстве.
Здесь миллиарды зеркал открывались в одно и то же место, и их влияние возрастало в геометрической прогрессии, затрагивая и пространство, и время. Время не было линейным, оно было… Мой разум не мог сосредоточиться, но я была частью всего этого, чего вовсе не понимала. Я не имела значения. Я была предельно важной. Я была ребенком. Я была иссохшей старухой. Я была смертью. Я была источником всего живого. Я была Холлом, а Холл был мной. Казалось, что из каждого портала тихо сочится моя сущность.
Это было даже не раздвоение личности. Как и само это место, я была всемивозможностями сразу. Это было самое жуткое ощущение в моей жизни.
Я попыталась связаться с IYCGM.
Нет связи.
Я долго смотрела на IYD.
Риодан сказал, что убьет меня, если я воспользуюсь этим номером без необходимости.
