Со всех сторон сегодня поступали неутешительные новости. Иллюзия, которой моя девочка столь остроумно прикрыла свой побег, лопнула на миллиард стеклянных снежинок, стоило мне садануть по ней лапой с удлинившимися когтями. Очевидно, в ее создании было использовано зеркало в гардеробной, теперь растрескавшееся и помутневшее, словно бы состарившееся на тысячу лет разом. Забытая магия, неподвластная даже мне. Откуда она об этом узнала? Кто ее научил? И как я, озабоченный придурок, не заметил, что моя маленькая принцесса опутала паутиной весь мой замок, фактически поработив его, но при этом не стала пользоваться и каплей полученной власти?
Маман предсказуемо слегла с приступом мигрени. Мы, вампиры, тяжело переносим расставание с тем, кто насыщал нас столь вкусными эмоциями. Отец, как верный пес, был с ней, и толку от него, как и помощи, было мало. От помощи дяди я отказался сам, потому что он не столько предлагал решение проблемы, сколько брызгал ядом и ругался, понося святое для меня существо. Я сам его прогнал. Чимола Эну, еще более бледный и осунувшийся, чем я, предложил свои услуги ближе к обеду. Но на Куона он мне сдался? Я же видел, как он смотрел на мое сокровище. Он бы заграбастал ее себе, если бы мог. Удивительно, что он не сделал этого еще у оборотней… впрочем, слухи ходили, что он-таки пытался, но девушку похитили, но он в этот момент был вне подозрений. Но орки же не могут врать, разве нет? У них же этот их священный огонь? Который сожжет изнутри, если солжешь? Или его можно обмануть. Раз их государство еще не разодрано на куски соседями, стало быть, можно. Дипломаты всегда врут. Потому Чимоле Эну я не верил от слова совсем.
И только верный Рэст, как охотничий пес, метался по всем уголкам столицы в поисках беглянки. Естественно, первым делом были проверены эльфы, исчезнувшие в разгар бала, к покоям которых вел четкий след ее манящего аромата. Он же сопровождал экипаж едва заметным шлейфом до самой границы, где оный был остановлен и тщательным образом досмотрен под громогласные угрозы международного скандала в связи с вторжением на суверенную территорию Сиеленнии, коей является внутренность экипажа. Ага, так и есть. Но мне было на это наплевать с летящей горгульи. Впрочем, Улидинар прекрасно понимал, что рыльце у него самого в пушку, и старался больше для вида. Для публики. А вот его беременная супруга как будто даже наслаждалась концертом и в нужный момент пафосно выдала сыщикам сверток со зверски испоганенным платьем Дианы, притворно посетовав, что не успела увезти его еще подальше, потому что токсикоз, и им пришлось несколько раз останавливаться. Для нее Диана по-прежнему невеста брата, можно сказать, сестра, и наш брак она считает противоестественным. Ничего, что ее жених-оборотень мертв, это нормально вообще? От этих полузверей у меня иногда мурашки по коже.
Если Диана не уехала с эльфами, значит, ее следы надо искать в городе. Вот и сыграла свою вонючую роль не починенная вовремя канализация! Куоновы трубы, Куоновы гости! Надо кормить их поменьше… Впрочем, ищейки унюхали тонкий запах белого медведя, удаляющийся от замка и бесследно исчезающий на площади перед дворцом? Снова медведь? Совпадение? Зная мою жену, я не допускал более такой мысли. Наверняка это тот самый свитер, чтоб его Куонова моль сожрала!
Дальше я, все больше раздражаясь, получал доклады от стражи, расставленной по всему праздничному Залтану. Вроде бы никто ничего не заметил, кроме усиления слухов о Собирателе душ, который якобы во плоти появился в городе. Один из воров сошел с ума и бился в припадке, утверждая, что лично видел его. Праздничная толпа, рассосавшаяся только утром, тоже припоминала о некоем смельчаке в капюшоне и белом одеянии Собирателя. Была еще заметка от пары волков, от которых я ждал самого полезного доклада, о полупьяном рыжем моряке, очевидно, содомите, тащившем упирающегося толстенького мальчишку куда-то в сторону доков. Ими, разумеется, не заинтересовались особо, боясь упустить из виду нужную подворотню, но эпичный забег нетерпеливой возбужденной рысью хорошо запомнили. Бред, тьфу ты, читать противно!
К вечеру в одном из городских каналов выловили, наконец, медвежий свитер с обрезанными рукавами. Я сразу же узнал эту гнусную вещь! И собственноручно с мстительным удовольствием уничтожил эту улику моей тупости и доверчивости, разорвав его на не то, что на лоскуты — на нитки. На нем была ее кровь, и я вначале едва с ума не сошел, воображая, какой ход событий мог привести к попаданию окровавленного свитера в воду. Но отстраненно наблюдавший сцену уничтожения вещи оркский посол (что он забыл в моем кабинете, кстати?) угрюмо предположил, что это может быть еще один ложный ход, такой же, как и с платьем, отданным Улидинару. Тут я опять едва не завыл, вспомнив, что к платью прилагались ее волосы. О, эти чудесные волнистые локоны, которые я не мог теперь выпустить из рук! Я же сам их вырастил на ее головке, будто самые прекрасные цветы.
Самый длинный из сохранившихся локонов вместе с миниатюрой, написанной еще до нашего знакомства, но все равно удивительно точной, я бережно поместил в кулон, с которым теперь не расставался. Поминутно открывал и вдыхал запах моря и солнца, что с каждой минутой становился слабее. Я что-то безвозвратно терял, упускал, не успевал. Стоп. Она обрезала волосы. Она каким-то образом достала денег и купила мужскую одежду, о чем мне доложили сыновья Амади, а мелкий паршивец Генрих, которым я стал даже гордиться, спрятал все это в волшебном лабиринте. Она переоделась парнем! Она подчинила себе лабиринт!! Вот же я идиот! Это наверняка она была тем толстеньким мальчиком! Хотя почему… а, ну да, пышные нижние регионы, бесформенный верх, наверняка капюшон… Этот пьяный моряк затащил доверчивую глупышку на судно и теперь… теперь…
В груди что-то защемило, словно бы сердце забыло, как надо стучать, заходясь от боли и ужаса. Прошли почти сутки. С ней могло случиться все, что угодно, она могла уже погибнуть. По краям комнаты разлилась, как чернила, темнота, медленно расширяясь, затмевая собою дневной свет, но я, как одержимый, уставился в открытый медальон, видя в нем мой собственный свет. Я словно смотрел через маленькую дырку в непроглядно-черной стене и не мог отвести глаз от твердого подбородка, высокого лба и самых прекрасных на свете глаз цвета янтаря. Я верну тебя, любимая…
