— Мистер…
— Просто Сэм, — сверкнул своей безупречной улыбкой Самаэль.
— Странно, — задумался собеседник, — мне казалось, у вас должны быть испанские корни. Впрочем, мы отклонились от нашего вопроса. Я понимаю, что ваш финансовый интерес в этом деле немалый, впрочем, от этого зависят и мои вложения, но мы не можем проявлять открытую агрессию, это уже чересчур! Всему есть предел. В конце концов, мы с вами, дорогой мой, не в Африке или Восточной Европе. Коррупция коррупцией, но не до такой же степени!
— Но что вам стоит проголосовать за немедленное вмешательство? С двумя сенаторами я уже договорился, — заявил Самаэль, пытаясь надавить на Джона.
— Я даже могу догадаться, с кем именно, — самодовольно произнес Джон, — все, что их интересует — скорая прибыль, но я не из таких людей.
— Да что Вы говорите? — глаза Самаэля блеснули плохо скрываемой яростью. — Разве Вы не баллотируетесь на пост губернатора в этом году?
— И по этой причине мне также глупо гнаться за смешной выгодой, — ответил Джон, но Самаэль продолжил:
— Тогда, наверное, Вам понравится история с Изабель в качестве изюминки вашей кампании?
— Тише, — лицо Джона изменилось, и он за рукав грубо потянул Самаэля в сторону, в уединенный угол огромной залы, где не сновали люди. — Так вот как Вы “уговорили” остальных, — пропыхтел он, став пунцового цвета.
— Это не имеет значения, — холодно отрезал Самаэль.
— Что вы знаете об Изабель? — прошипел Джон.
— Поверьте, достаточно. Или вам пересказать все факты? Двадцать третьего марта… — начал Самаэль, но Джон не дал ему договорить, едва не заткнув ему рот рукой.
— Что вам надо?
— Кажется, я уже сказал, — заметил Самаэль.
— Ублюдок, — прошипел Джон, но Самаэль только усмехнулся.
— Приятно иметь с вами дело, дружище.
— Будьте Вы прокляты, — бросил ему вслед Джон, но Самаэль даже не вздрогнул, плавно плывя между мужчинами во фраках.
— Уже, дорогуша, уже, — пропел себе под нос Самаэль, продолжая раздавать налево и направо блестящие улыбки.
— Тебе удалось, — Грерия гладила его жесткие черные волосы. Их ноги по-прежнему были переплетены после ночи любви.
— Почти, осталось несколько мелочей, — заметил он, истины ради. Почему-то теперь, когда он фактически добился того, чего хотел, Самаэль не испытывал радости. Было ли так же с Ником? Ведь у него было все и даже больше, но он едва ли выглядел счастливым. Или счастье было привилегией светлых? А им оставалась лишь ярость и ненависть?
— О чем ты задумался? — ее пальцы нежно проводили по его голове.
— О Нике, — ответил он.
— Мы все исправим и исполним его волю.
— Ты уверена, что знаешь его волю? — с сарказмом поинтересовался Самаэль и поднялся на кровати, оторвавшись от ее руки.
— Ты сердишься? Но почему? Ведь все получилось.
— С тех пор, как он ушел, мы разбираемся с одной проблемой и наживаем еще десять.
— Ты боишься войны? Ты думаешь, что это плохо закончится?
— Это в любом случае не закончится хорошо. Я не знаю, — крылья Самаэля приподнялись над плечами. — Мне кажется, мы неизбежно движемся к концу. В этой игре не будет победивших. Может, Ник знал? Может, он потому и ушел, что был не в силах смотреть на конец своего мира?
— Ты говоришь так, словно веришь во все эти сказки о втором пришествии. Тогда где знамения? И что это за пришествие, которое творится руками проклятых? Верно, у создателя очень черное чувство юмора, — заметила Грерия, также усаживаясь на кровати.
Но Самаэль ничего не ответил и, поднявшись, начал одеваться. Грерия следила за ним с беспокойством, но не могла придумать слов, которые утешили бы его, а не растравили рану еще сильнее.
— Куда ты? — беспомощно спросила Грерия, когда он направился к выходу.
— Мне нужно подышать, — бросил Самаэль и, не оборачиваясь, покинул комнату.
Стоять на крыше дома было приятно и спокойно. Словно ничего не произошло, и в аду все было, как прежде. Багровые всполохи на горизонте, алое зарево, реки из лавы, расчерчивающие долину, базальтовые мосты и дома. Такое дорогое и родное темному сердцу зрелище. Разве мог он позволить всему этому исчезнуть?
Самаэль всегда любил крыши, будь то на земле или в аду, любил смотреть сверху вниз на происходящее, охватывая всю картину. В последний раз они сидели на земной крыше с Лили, зимой, он учил ее пить. Самаэль грустно улыбнулся: во всем плохом он часто добивался успеха. Судя по тому, что Лили не вернулась, она слишком увлеклась в Кетани, и придется отправить кого-нибудь забрать ее домой. Впрочем, скоро должно было начаться такое, что им всем следовало напиться в стельку.
— Гордишься собой? — услышал Самаэль голос позади себя и резко обернулся, готовый атаковать. Но перед ним оказалось лишь расплывчатое светлое пятно, больно ударившее по глазам.
— Проклятье, — выругался он, инстинктивно разворачивая крылья и прикрываясь ими от света. — Кто ты такой и что здесь забыл? Черт, — сплюнул он в сердцах, — неужели вы уже способны добраться до дна?
— Не мели ерунды, — неожиданно заметил светлый, и свет свернулся в клубок и опустился значительно ниже на краю башни.
— Ты что это, расселся что ли? — уточнил обалдевший от такой наглости Самаэль.
— Почему бы и нет? — спросил незнакомец, и Самаэль присел рядом с ним, отгородившись от него черным крылом.
— Что тебе надо? Притащил еще какое-нибудь ценное послание сверху? — с раздражением поинтересовался Самаэль.
— Нет, я просто не думаю, что эта война спасет ад. Она его лишь окончательно уничтожит, Самаэль, — высказал он вслух потаенные страхи падшего.
— Какая война? — попытался изобразить непонимание Самаэль, а у самого сердце замерзло в груди оттого, что светлым все было известно.
— Та, которую ты затеял, — спокойно отозвался незнакомец. — Она повлечет за собой войну небес и ада. А тогда здесь не останется и камня на камне. Будет тот самый конец света, о котором так много кричали на всех углах. Изменения и так происходят, души выходят из ада, меняются его обитатели — может, это не так и плохо, Самаэль? Преобразование — это не смерть. В конце концов, сколько все могло оставаться неизменным?
— Ты мне говоришь, что это хорошо? Тогда как бы тебе понравилось если бы все небеса наполнились демонами?
— А чем ангелы не демоны? Только светятся, — ответил незнакомец, и Самаэль оторопел.
— Странная у тебя концепция, светлый, — наконец, выговорил он. — Что же, в таком случае, между нами нет разницы? Тогда почему мы ненавидим друг друга, а не пьем в обнимку в ближайшем кабаке?
— Потому что мой свет режет тебе глаза.
