— Закрой глаза, — приказал маг. — Дыши глубоко. Если станет неприятно — сразу скажи.
Я кивнула. Было самую малость страшно. А потом по телу прошёл жар, руки налились свинцовой тяжестью, и сердце забилось быстрее. Я схватила ртом воздух, вздрогнула, и как будто нырнула с головой в грохочущий поток. Кругом была вода! Я дышала в ней совершенно спокойно, и бесконечно плыла в прохладе, которая казалась замечательной. Постепенно кругом меня начали образовываться пузыри, и чем больше их становилось, тем выше я поднималась. Они выталкивали меня к светлой, бирюзово-золотой верхушке, и вскоре воды распались, позволив мне полной грудью вдохнуть сладкого, вкуснейшего воздуха.
— Кончено. Получилось, — сказал Ракх. Я видела, что колени его дрожат, а на лбу выступил пот.
— Нуала, как ты? — спросил супруг.
— Замечательно! Как будто сбросила тяжелейшую ношу. Кажется, что взлететь смогу, стоит только получше оттолкнуться! — И я широко улыбнулась.
Ульф улыбнулся в ответ и посмотрел на мага:
— Ты дальше-то справишься? Сил больно много потратил.
— Да, — отозвался тот, утираясь. — Нужно только всё приготовить. Сейчас, я позову стихии. Необходимо, чтобы все они кругом нас собрались.
— Зачем?
— Потому что они всегда — первые свидетели зла и добра. Огонь, вода, земля, воздух, металл, дерево и камень, — перечислял он, и на равных расстояниях друг от друга по широкой окружности возникали язычок пламени, щепотка парящих частиц земли, прозрачный булькающий шарик, крошечный смерч, металлическая капля, кусочек дерева и красивый синий камушек.
— Готово. Теперь я попробую поймать поток времени. Предупреждаю: возвращение будет непростым. Ты, Ульф, тоже с нами отправишься. Теперь из круга не выйти, пока дело не будет сделано.
Старший кивнул.
— Я могу взять жену за руку?
— Да.
Едва наши пальцы соприкоснулись, как лес и травы исчезли. Мы оказались в полумраке, где только и было видно, что стихии да нас самих. А потом я, не переставая чувствовать руку Ульфа, полетела прочь, над знакомыми землями, над пока ещё живой страной Лета.
Она уже местами полыхала, но ещё сражалась. Разбегались из-под огненных шаров, что пускали тёмные, лесные звери, пытались улететь птицы… Не могли спастись. Маги не щадили никого.
А потом я увидела Ракха — молодого совсем, стройного и красивого. На лице его не было шрамов, глаз не превратился в чёрную дыру. Он стоял в одиночестве у обширного загона и наблюдал за взволнованно гарцующими лошадьми. Это был белый небесный табун нашего рода… Высокие, длинногривые красавцы чуяли близость смерти, видели быстро шагающий по полям огонь — и не могли убежать. Загон был открыт, но у створок лежал человек, и лошади не смели самовольно прыгать через зверослова, а тот не находил сил приказать им. Я ощутила, как закапали невидимые слёзы — это был мой старший брат. Ещё живой, он пытался подняться, но руки не слушались.
Маг опустился на корточки возле брата, и тот трудно поднял голову:
— Тёмный… Если жечь пришёл… жги. Лошадей… не тронь.
Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза, и я понадеялась: внемлет! Нет. Маг поднялся, потекло меж пальцев пламя…
— Шеба архис! — вдруг громко и звонко произнёс брат.
Ракх не успел опомниться, как кони ринулись прямо на них, прыгнули… Они не задели хозяина — тот сам упал. Ракху досталось несколько ударов — и в грудь, и по голове. Небесные кони были не просто украшением, но и атакующей силой, если придётся. Но колдун смог подняться — и огонь сорвался с его рук, вспыхнул в самом центре табуна…
Брат уже не видал этого. Он умер с улыбкой на губах: что смог, сделал. Не ушёл рабом и не дал тёмному напоследок порадоваться. Кони бы всё равно погибли.
Я чувствовала, как нарастает гнев. Заживо сгорая, лошади дико метались, звали хозяев. Они падали, тонкие копыта превращались в обугленные ветви… Вместо чёрного — белое. Смерть глотала Лету живой. Став одним сгустком ненависти, я метнулась к магу, чтобы и его обжечь. Заглянула ему в лицо и обомлела… Ракх плакал. Слёзы медленно текли по загорелым щекам, губы его были плотно сжаты, и дыхание трудно клокотало в груди. Вот он пошатнулся, потом опустился на колени. Жаль, не знала я тёмного наречия. Не ведала, что шептали бледные губы. Когда огонь подобрался близко к плащу тёмного, тот не отпрянул, позволил ему схватить себя за ногу… Я не хотела более смотреть на этот кошмар. Я рыдала сердцем, металась душой.
Ракх недолго терпел лютую боль, смял пламя, поднялся. Возвёл кругом себя преграды и пошёл прочь от полыхающих трупов. Потом вдруг резко развернулся, и воротился к брату, что лежал лицом к небу…
Он похоронил его. Пронёс сквозь пожар к дереву у озера и там закопал. Я знала точно, что вижу истинное прошлое, и задыхалась от ярости, горечи и боли. Не все из тех, что идут на войну, звери. Ракх выполнил приказ, он зачистил поместье. Но и против себя молодой маг не пошёл, уважил мечущееся сердце. Было видно по нему — не хотел убивать. Изо всех сил старался показать свою холодность, гордым себя мнил.
Я резко выпала из воспоминания как раз на том моменте, когда маг, оставив поместье, осматривал свою обгоревшую плоть.
— Нуала, — позвал голос из тьмы.
— Да, Ракх.
— Я в тот день не только ваших лошадей сжёг заживо. Я многих зверей погубил… И сам умер. Меня и сейчас нет, но я всё-таки человек. А у каждого человеческого существа есть жажда, цель. И мне мою, не избавившись от проклятия, не исполнить.
— Я должен был. Я не мог… оставить.
— Твои сожаления напрасны. Мёртвых не вернуть, — произнесла я трудно.
— Но я всё равно прошу у тебя прощения. Прости за всё, Нуала из рода Нукк. Я погубил твою родину, твоих светлых друзей, твой дом под солнцем. Я знаю, мне нет оправдания. Война не может быть оправдана ничем. Коли бы мы добро своё и семьи защищали… Но всё одно — власть, самость, лицемерие. Если хоть чуть облегчишь мой груз, и за это спасибо скажу. Знаю, подобное отпустить невозможно.
Я прикусила губы: по лицу текло.
— Но ты же мог уйти. Мог всё оставить! Разве это предательство, когда доброту чтишь? Разве смерть по приказу предпочтительнее жизни без тяжкого бремени вины? Ответь, Ракх, почему ты не ушёл?
— Сберег? — прошептала я.
— Нет, — едва выговорил он.
Я всхлипнула, и, уже не таясь, зарыдала.
— Нет там ответов, — сказал Йан. — Ни для одного из вас. Всё впереди теперь, на востоке, где солнце рождается.
Ракх больше молчал. Я видела, что он постоянно о чём-то важном размышляет, и не хотела мужчину отвлекать. Тем более что мне хватало забот в пути. Несмотря на то, что я с малышками ехала в удобной повозке, Лива, что была вообще-то спокойней сестры, стала много плакать.
— Вот уж точно в меня, — сказал Ульф на первой стоянке. — Я чужие дороги не люблю, дома намного лучше.
— Ага, — хитро усмехнулся Йан. — А Диночка молчит.
Правда, совсем скоро малышки привыкли, и стали любопытны и деятельны. В повозке и на стоянках не больно-то подвигаешься, но супруги стелили им свои меховые плащи, обкладывали по краю вещами — и получался уютный загончик, где вскоре дочки научились перевёртываться, раскачиваться на четвереньках, и потихоньку начали ползать.
У меня было, несмотря на постоянную поддержку мужей, много забот. Одни только пелёнки чего стоили! Правда, мы научились распознавать, когда дочкам нужно по делам, и по очереди высаживали их. Пришлось вспомнить навыки шитья: Ульф и Йан не привезли детских вещей. Получалось у меня, по правде говоря, неважно, просто потому, что нужно было многое, а шить быстро я не умела.
— Только представь, что мы испытали, когда вошли в дом! — говорил младший, идя рядом с повозкой. — Нас сначала магия не пускала, но уж когда твои крики услышали…
— Думали, маг тебя там истязает. Йан его, как ворвался, чуть о стену не размазал, — сказал Ульф с усмешкой. — Подлетел, схватил за шиворот, а тот оглянулся — глаза бешеные, губы дрожат! Тут-то мы и догадались.
