не хотела…
По отрывистым, выбитым из контекста словам что-то сложно понять, но я понимаю. Я вообще с удивительной четкостью понимаю, что произошло, и, хотя в голове не укладывается все это дерьмо, у меня перед глазами встает очень четкая картина. Которая мгновенно теряет цвета, и я соскальзываю в черно-белый мир, знакомый мне холодом, мощью, убийственной силой.
Убить. Разорвать эту тварь.
Мысли вспарывают сознание, когда я открываю портал. За миг до того, как в него просто шагну, рядом раскрывается второй. Меня дергают на себя с такой силой, что из груди выбивает дыхание, а из сердца — стук. Я врезаюсь в мокрого после душа Валентайна, ударяюсь о его каменную грудь, как о стену. Капли с его волос падают мне на лицо, когда он меня встряхивает, а я рычу. Натурально рычу, пытаясь вырваться, и в этот момент в меня ударяет знакомой мощью. Как будто ледяной рукой в самое сердце, и тянет, тянет, тянет, вытягивая весь холод и черно-белое, подернутое серебром, его черты лица заостряются на глазах, а потом меня выталкивает в мир.
Мир полный ярких красок, живых чувств и боли. Боли, которую я чувствую, как свою.
— Соня! — кричу я, понимаю, что просто отключилась. От нашего разговора, ото всего, когда меня так накрыло.
Накрыло — чем?
«Ты знаешь, чем», — приходит ответ.
Сейчас меня знобит, трясет как при температуре, но я вцепляюсь в плечи Валентайна.
— Отведи меня к Соне! Срочно, пожалуйста, это срочно!
Спасибо ему, он ни о чем не спрашивает, просто забирает меня в свою спальню, на ходу подсушивает волосы магией и одевается. Спустя, наверное, минут пять мы уже стоим у дома Драконовых, потом начинается вообще какой-то трэш, когда дворецкий сначала не хочет докладывать хозяйке о нашем визите, но под одним взглядом Валентайна мигом меняет свое мнение. Появившаяся Мария Драконова сообщает нам, что мы должны уйти, но, разумеется, узнает от Валентайна, что это приказ архимага — пропустить меня к ее дочери. Ахов, охов и суеты столько, что у меня начинает болеть голова, но все это время рука Валентайна лежит у меня на плече. Не тяжестью, а поддержкой, совсем как тогда, когда зимой на празднике меня все обвиняли.
В конце концов Мария срывается на повышенный тон и говорит, что она немедленно посылает за мужем, но меня все равно уже провожают наверх. На остальное мне, честно говоря, сейчас плевать.
Горничная, которая открывает передо мной дверь, застывает в шоке: Соня сидит, подтянув колени груди в том самом виде, распахнутое окно подбрасывает и бьет занавески под сильным ветром — на улице собирается дождь. Скомканное одеяло, сбитые простыни, и взгляд моей лучшей подруги — такого отчаяния в нем не было никогда. Я бросаюсь к ней, забираюсь на постель, обнимаю.
Соня вцепляется в меня, как в спасательный круг, прижимается и дрожит. А я понимаю, что это, что бы тут ни произошло, оно произошло здесь не пару минут назад. Даже не два часа, но она никому не сказала, просто вот так просидела всю ночь, пока я не обзавелась новой вириттой и не связалась с ней. От этого хочется выть, но я усилием воли вытряхиваю из себя все лишнее, тем более что чувства мне сейчас ни к чему. Если я в них провалюсь, следом опять провалюсь в то, из чего меня выдернул Валентайн, поэтому я просто обнимаю Соню, прижимаю ее к себе и глажу по голове.
Сосредоточившись только на этих простых объятиях и прикосновениях. На том, что я ей нужна. На том, что если темная магия опять ворвется в меня, я уже не смогу ей помочь.
Фоном плавают слова Валентайна: «Да, тебя она не пугает, но поверь, Лена, должна бы. Эта сила способна изменить изнутри настолько, что тебе станет все равно на меня. На Соню. На весь мир».
По какой-то черной иронии эту практику я прошла сразу же за теорией, и поняла, что это не просто слова. Это — когда в один миг от чувств и переживаний за лучшую подругу я превратилась в жаждущее мести и крови существо — надолго останется у меня в памяти. Может, оно и к лучшему. Потому что я больше никогда не позволю такому случиться.
Ни-ког-да. Даже если мне придется посадить под замок все мои чувства на ближайшее время. Или на всю жизнь.
Судя по тому, что в комнату прибегает Мария, горничная ей все доложила. В кои-то веки глаза у этой женщины вылезают из орбит по делу, а не как у собачки, решившей облаять велосипедиста. Очень скоро вокруг нас становится очень много суеты, а потом я слышу:
— Я буду у Фергана, Лена. Если что — просто зови.
Валентайна в комнате нет, но я же помню, как мы с ним «общались». Поэтому сейчас мысленно отвечаю: «Хорошо», — и надеюсь, что он услышал. Да, я думаю, что он услышал, иначе и быть не может.
Спустя еще несколько минут в комнате появляется семейный целитель Драконовых, меня пытаются выставить, но в ответ на попытку взять меня за руку я смотрю на слугу так, что он невольно шарахается в сторону. А потом Соня говорит на удивление резко и твердо:
— Она остается. А вы все уходите.
Как ни странно, целитель кивает в поддержку, и всех во главе с Марией сдувает. Правда, до того, как закрывается дверь, я вижу на лестнице Драконова, который, не стесняясь никого, орет на жену, что у нее ежерожьи мозги, и что теперь полштата слуг в курсе случившегося. На этом, к счастью, дверь закрывается, и мы остаемся втроем.
Пока целитель осматривает Соню, я держу ее руку в своей, ее голова лежит на моей груди. Отпускаю только когда мужчина — седовласый, с крючковатым носом и пальцами как у пианиста — просит меня отойти, чтобы он мог накрыть ее проверяющим, а затем и исцеляющим заклинанием.
Со стороны это выглядит, как золотая паутинка, невесомая, но в то же время с достаточно плотным узором. Она окутывает Соню, ложится на нее, и прямо на этом золоте я вижу вспыхивающее красным. Там, где этим красным вспыхивает, целитель мгновенно добавляет заклинание, и еще одно, и еще — до тех пор, пока золотой цвет не выравнивается.
Магия исцеления людей и драконов отличается, я уверена, что Люциан справился бы в разы быстрее, но спустя полчаса мужчина уже заканчивает. Я все это время, оказывается, стою на
