подобного, но тело Штрогге наоборот обмякло, стиснутые в кулаки пальцы разжались, с лица сошла гримаса боли.
— Кажется, вы успели вовремя, фрои, — подтвердил мои выводы старик, медленно поднимаясь на ноги. — Хорошо, не хватало мне еще трупа посреди лаборатории. Устроили тут безда знает что.
Я наградила его тяжелым взглядом. Приду в себя, поем и высплюсь — убью лично. Только сперва вытрясу все о том, что тут произошло, и откуда у грязного лекаришки из подворотни такие знания и способности.
— Его надо перенести на кровать.
— Вот еще, — фыркнул он. — Дам вам одеяло и поищу половик поплотнее. Придет в себя — и убирайтесь, мне проблемы с городской стражей не нужны. Хотя нет, вот еще, — он прохромал в коридор, повозился там у двери кладовки. Что-то хрохнуло, стукнуло, в комнату вкатилось простое деревянное ведро, следом прилетела половая тряпка. — Вода в колодце на заднем дворе. Уберитесь тут, фрои, наука не терпит грязи и крови.
— А теперь рассказывайте.
Я грохнула ведро с тряпкой на грязный кухонный пол и не дожидаясь приглашения опустилась на лавку прямо напротив лекаря. Разумеется, миски обещанного супа на столе не оказалось, но тянущее чувство голода было наименьшей из моих проблем.
— О чем это? — уточнил он хмуро.
— О том, откуда у вас знания о печатях и линаарах. Что за эксперименты с моей кровью вы проводили. Почему владеете магией, но живете в нищете и безвестности. Что за молитвы вы читали и где научились своим странным фокусам.
Он презрительно фыркнул:
— И какого лысого хряка я должен перед вами отчитываться?
— Потому что иначе я найду, как шепнуть в нужное ушко пару слов о жреце-отступнике, скрывающемся от правосудия, — я изобразила самую невинную улыбку из всех возможных.
Старик побледнел:
— Что вам надо на самом деле?
— Понимать, как инициировать собственную магию.
— А если никак?
— Ложь.
Он поднялся на ноги, отпихнул в сторону тарелку с хлебом и ломтями крупно нарезанного мяса, навис надо мной:
— Я принял благословение Солнечного, когда мне не было и шестнадцати. Слышишь меня, наглая выскочка? Не все жрецы к тридцати овладевают самоконтролем для того, чтобы удерживать в руках живую силу бога, я смог это еще мальчишкой. Я потратил первую половину жизни, чтобы стать лучшим из лучших. Мои навыки превосходили умения магистров, мне прочили блестящую карьеру, богатство, долголетие, почет, обеспеченное будущее. Но, — он выразительно постучал себя пальцем по виску, — этому разуму оказалось мало священных песнопений и одобренных храмами рун. Я коснулся запретного — знаний о наследии Солнечного — и потерял всё. Мне пришлось бежать, бросив дом, родных, незавершенные исследования. На то, чтобы собрать недостающие звенья этой цепи я потратил вторую половину жизни. В нищите и грязи, без имени и почти без возможности высунуться наружу из этого проклятого города. И когда почти достиг успеха, какая-то королевская шлюха решила уличить меня во лжи?!
— О, я тронута вашим рассказом, почтенный. И все же мне интересны только факты. Доказательства.
— Ах вот как? — Он вынул из-за пазухи флакон со светящейся жидкостью. — Вашу руку, миледи.
И прежде, чем я успела возразить, он мазнул жидкостью мне по запястью.
Полыхнуло пламя. Я инстинктивно отскочила назад, но на коже не появилось даже красного пятнышка.
— Что это было?
— «Слезы Солнечного», используются на коронации, как доказательство того, что новый монарх избран богами, — довольно протянул он. — Я все думал, как же так, почему в вашей семье не бывает борьбы за трон, скажем, между старшим и младшими братьями? Неужто, вы так цените семью и друг друга? Ответ, увы, оказался прозаичнее: вы, как и линаары, запечатаны, только самим Солнечным и от самого рождения. Я тут раскопал кое-что о ваших предках, миледи. Оказывается, родоначальник династии получил силу не сам по себе, ему её отдали добровольно десятки, если не сотни магов.
— Один король, один маг. Это давно не новость.
— А то, что инициировать можно только того, кто имеет неоспоримое право на наследие, тоже не новость?
Я вздрогнула.
— Да-да, — он довольно потер руки. — Магия Солнечного нужна, чтобы контролировать потомков демонов. Но король — лишь назначенный многими слуга, а не богоравный повелитель. Привилегии с одной стороны, — он поднял правую руку, словно рычаг весов, затем левую: — обязанности с другой. Король должен признать своего наследника, жрецы — засвидетельствовать его имя перед светлым ликом. Иначе любой достаточно дерзкий выскочка из дальних родственников, кузенов или племянниц, получив поддержку армии или аристократов, погрузил бы Лидор в хаос. Так поддерживается баланс, равновесие. Никто, даже сонм верховных жрецов не сможет провести вашу инициацию, миледи. Секрет в том, что нет секрета. До тех пор, пока вы не будете способны выдержать прикосновение бога, — он подкинул на ладони флакон, — вам не быть ни магом, ни королевой, ни той, кто сотворит первого за много столетий свободного линаара.
Хорошо бы он просто врал или бредил, как часто бывает с сумасшедшими гениями, но его слова отразились внутри болью понимания: это действительно правда. Так вот почему отец никогда даже не пытался занять место брата, вот почему все его намеки и планы так и остались намеками и планами. Возможно, он знал, быть может, догадывался. Я сжала ладонями виски, силясь унять боль.
Агнес потеряла ребенка, отец мертв, а эти загадочные «слезы» все равно не видят во мне наследницу, потому что меня не называет таковой родной дядя.
— Не сходится, — внезапно осенило меня. — А если отец умирает, не увидев сына и не проведя соответствующий ритуал? В истории был случай.
— Андреас Третий погиб на поле боя, не успев получить известия о беременности супруги, — перебил меня жрец-отступник. — Однако ребенок остался последним потомком рода и был признан магией.
Вот оно! Я щелкнула пальцами, собрав, наконец, картину воедино. Затем требовательно протянула руку:
— Дайте мне.
— Что?
— Флакон.
— Вы с ума сошли? — возмутился он.
— Мне он пригодится, а вам — точно нет, особенно, если городская стража узнает, что вы каким-то образом ухитрились выкрасть подобную святыню. Интересно как, подкупили охрану или служителей? И скольких вы потянете за собой, когда это всплывет.
Он одарил меня тяжелым взглядом:
— Ну ты и тварь.
— Городская
