– Пожалуйста… поцелуй меня?
Джим сдержал себя, выражение её лица включило его тормоза, даже более того.
– Ты уверена в этом?
Она отбросила волосы за плечо и заправила за ухо. Когда она кивнула, бриллиант размером с монету сверкнул в её ухе.
– Да… очень. Поцелуй меня.
Пока она смотрела на него, не отводя глаза, Джим наклонился вперед, чувствуя себя пойманным в ловушку и ничуть не возражая этому.
– Я не буду торопиться.
О… Боже…
Как он и представлял, её губы были совершенно мягкими, и он осторожно коснулся их своими, боясь давить на неё. Она была сладкой, теплой и позволила ему задать осторожный темп, впуская его язык, потом она отодвинулась назад, чтобы его ладонь могла спуститься с лица на ключицу и… полную грудь.
Что изменило темп происходящего.
Она резко выпрямилась, стягивая его куртку.
– Молния на спине.
Загрубевшие от работы руки быстро её нашли, и он боялся испортить голубое платье, расстегивая замок. А потом он вообще перестал думать. Когда она сняла верх своего платья, обнажая бюстгальтер из кружева и атласа, который, вероятно, стоил как его грузовик.
Через тончайший материал проглядывались напряженные соски, и в тени, отбрасываемой тусклым светом приборной панели, они казались великолепными, как пир для голодающего.
– Моя грудь – настоящая, – сказала она тихо. – Он хотел, чтобы я вставила имплантаты, но я… я не хочу этого.
Джим нахмурился, подумав, что какой бы козёл это не предложил, он сам нуждался в операции на глаза, причем монтировкой.
– Не делай этого. Ты прекрасна.
– Правда? – Её голос дрогнул.
– Конечно.
Её робкая улыбка много значила для него, пронзая его грудь, уходя глубоко внутрь. Он знал все о темной стороне жизни, прошел через множество вещей, из-за которых день мог показаться вечностью, и он не пожелал бы ей ничего из этого. Хотя, казалось, у неё было достаточно собственных проблем.
Джим протянул руку и включил обогреватель, чтобы согреть её.
Когда он отодвинулся, она сдвинула в сторону одну из чашек бюстгальтера и взяла себя в ладонь, предлагая ему сосок.
– Ты восхитительна, – прошептал он.
Джим наклонился и обхватил её плоть губами, нежно посасывая. Когда она застонала и зарылась руками в его волосы, притягивая его рот к груди, Джима пронзила неукротимая похоть, такая, что превращает мужчин в животных.
Но вспомнив, как она смотрела на него, он решил, что не займется с ней сексом. Он позаботится о ней здесь, в кабине грузовика с запотевшими стеклами и работающим обогревателем. Он покажет ей, насколько она красива, насколько идеально было её тело на вид, ощущения и… вкус. Но он не возьмет ничего для себя.
Черт, наверное, он не так уж плох.
Уверен в этом? Вмешался внутренний голос. Ты действительно в этом уверен? Нет, он не был. Но Джим уложил её на сиденье, подложив под голову крутку в качестве подушки, и поклялся сделать все, как следует.
Боже… она была потрясающе красива, словно потерянная заморская пташка, нашедшая курятник в качестве приюта. С какой, блин, стати, она его хочет?
– Поцелуй меня, – выдохнула она.
Прямо перед тем, как переместить вес на свои сильные руки и склониться над ней, ему попались на глаза часы на приборной панели: 11:59. В эту минуту он родился сорок лет назад. Какое вышло день рождение.
Вин ДиПьетро сидел на обитом шелковой тканью диване в гостиной, декорированной в золотых, красных и кремовых тонах. Черные мраморные полы были укрыты антикварными коврами, книжные полки забиты первыми изданиями книг, и повсюду мерцали скульптуры из хрусталя, бронзы и черного дерева. Но больше всего впечатлял вид на город.
Благодаря стеклянной стене, растянувшейся по всей длине комнаты, Колдвеллские мосты-близнецы и небоскребы являлись такой же частью интерьера, как шторы, ковровые покрытия и предметы искусства. Открывался вид на город во всем своем великолепии - обширный, мерцающий пейзаж, который всегда был разным, несмотря на то, что здания оставались неизменными.
Апартаменты Вина в Коммодоре занимали двадцать восьмой и двадцать девятый этажи элитной высотки, общей площадью в десять тысяч квадратных метров. У него было шесть спален, помещение для горничной, тренажерный зал и кинотеатр. Восемь ванных комнат. Четыре парковочных места в подземном гараже. И все помещения были именно такими, какими хотел он: каждый квадрат мрамора, кусок гранита, метр ткани или доска твердой древесины – все это было отобрано из лучшего собственноручно.
Он был готов к переезду.
Учитывая, как продвигаются дела, он планировал передать ключи новому владельцу в следующие четыре месяца. Может через три, в зависимости от того, как быстро бригады будут работать на стройплощадке.
Эти апартаменты были приличными, но то, что Вин строил на берегах Гудзона, делало их похожими на субсидированное жилье. Пришлось скупить полдюжины ветхих охотничьих домиков и дач, чтобы получить нужную площадь в акрах и береговую линию, но в итоге все встало на места. Он снес хибары, очистил землю и вырыл котлован размером с футбольное поле. Бригада уже монтировала каркас дома и работала над крышей, потом его команда электриков установит в доме центральную нервную систему, а его водопроводчики проведут артерии. Напоследок останется мелочь типа счетчиков и плитки, санузел и освещение, а также интерьер.
Все налаживалось, как по волшебству. И не только в отношении места его проживания.
Перед ним на стеклянной поверхности стола лежала бархатная коробочка из Рейнхарда.
Когда напольные часы пробили полночь, Вин откинулся на диванных подушках и скрестил ноги. Он – не романтик, никогда им не был, как и Девина – это одна из причин, почему им было так хорошо вместе. Она оставляла ему пространство, постоянно чем-то занималась, и была готова запрыгнуть в самолет, когда ему было нужно. И она не хотела детей, что являлось, несомненно, жирным плюсом.
Он не мог ввязаться в это. Грехи отцов и все такое.
Он и Девина не слишком долго знали друг друга, но их все устраивало. Это как с покупкой земли для проекта. Ты просто знаешь, рассматривая участок, что нужно строить именно здесь.
Разглядывая город с высоты птичьего полета, он вспомнил дом, в котором прошло его детство. Тогда он жил в паршивом двухэтажном домишке, и потратил много ночей, пытаясь выбраться оттуда. Во время шумных пьяных ссор его отца и матери, он хотел лишь вырваться на волю. Из-под контроля родителей. Из этого жалкого низшего-среднего класса. Избавиться от себя, стать независимым. И только подумайте, именно так и случилось.
