Однажды хозяйка дождалась, пока я поем, забрала у меня миску и начала быстро что-то говорить. Я поняла не все, но отчетливо расслышала слова «платить», «еда» и «две недели». Я догадалась, что лежу здесь уже две недели, и теперь хозяйка хочет, чтобы я дала ей что-нибудь взамен за еду и уход. Подбирая самые простые слова, я сказала, что мой плащ — тот, в котором меня сюда принесли, — дорогой, потому что оторочен красивым мехом. Женщина уставилась на меня, а потом сердито заговорила, и я расслышала «бред» и «голая». Хозяйка вышла, поджав губы, но не перестала приносить мне еду.
Вскоре после этого утром меня разбудил чей-то громкий голос за окном:
— Атти! Эй, Атти!
Потом раздались громовые удары в дверь — стучали, вероятно, ногой. В доме послышался шум. Невежливому гостю открыли, и хозяйка в прихожей набросилась на него с упреками:
— Ты обещал, что вернешься за ней через три дня, а прошло почти три недели. В последнее время она стала много есть!
— Полно, Атти. Я же обещал, что заплачу тебе за хлопоты. На-ка, держи!
Уже приветливей хозяйка продолжала:
— Она была тяжело больна. Мне пришлось позвать лекаря!
— Атти, Атти! Когда ты перестанешь врать? Ближайший лекарь живет в двух неделях пути, а зимой туда и вовсе не добраться. Лучше скажи: девочка что-нибудь говорила?
— Мне некогда было с ней болтать.
— Ладно. Приготовь мне чего-нибудь горячего, а я пойду посмотрю, как она.
Я очень внимательно слушала весь разговор и догадалась, что приехавший мужчина — тот самый, кто нашел меня на равнине. В этот момент дверь распахнулась, и он вошел в мою комнату, неся в руках толстую свечу в жестяной миске. Я невольно укрылась колючим одеялом до самого носа. Вошедший поставил свечу на подоконник, пододвинул к кровати грубо сколоченный табурет и уселся на него, опершись руками на широко расставленные колени.
Сначала мы молчали. Я разглядывала моего спасителя — хотя, наверное, было бы лучше, если бы он дал мне тихо умереть от холода. Если бы не голос, я вообще не узнала бы его сейчас, когда он сбрил бороду, а волосы завязал конским хвостом. Он явно был немолод: морщины легкой сетью окутали его медно-красное не то от солнца, не то от природы лицо, окружили хитро прищуренные серые глаза, крупный нос с горбинкой, самодовольные губы. Седина слегка тронула его виски. Он вовсе не показался мне красивым, но я смотрела на него с надеждой, потому что это был единственный знакомый мне человек в этом мире, не считая, конечно, Атти, но она не была добра со мной.
— Я Рейдан, охотник, — сказал наконец мужчина и снова замолчал, ожидая моего ответа.
— Меня зовут Шайса, — тихо промолвила я.
— Вот как, Шайса… А мне казалось, когда я тебя нашел, ты называла другое имя.
Я помнила, что проболталась ему о Келлион, покраснела и сбивчиво пробормотала, что не должна об этом говорить.
— Ладно, Шайса. Мы поговорим позже. Я обещал хозяйке, что заплачу за твой постой, а потом заберу тебя с собой, и я сдержу слово. Сейчас тебе принесут одежду, мы поедим и уедем из гостиницы.
В дверь вошла Атти и бросила на мою кровать ворох невзрачных тряпок.
— А где мой плащ? — спросила я. Мне вдруг захотелось зарыться лицом в серебристый мех, пахнущий цветами, чтобы на миг ощутить красоту и покой прежней жизни.
— Она опять бредит о плаще! Ты ничего не знаешь об этом, Рейдан?
— Я? Понятия не имею, — пожал плечами Рейдан. — Я нашел ее в дохе с чужого плеча, под которой ничего не было. Одевайся и приходи обедать, — сказал он, обращаясь уже ко мне.
Затем они с Атти вышли. Я стала разбирать принесенную одежду, но не могла понять, как это можно носить. В храме мы носили легкие, короткие туники, удобные для танцев и игр, а здесь было по меньшей мере пять предметов, и я не знала, нужно ли снимать сорочку из грубого холста, в которой я лежала все эти дни. Пока я размышляла, в комнату снова зашел Рейдан.
— Ты готова? Я принес тебе гамаши и сапоги.
Увидев меня сидящей в одной сорочке, он удивленно и, как мне показалось, смущенно вскинул темные брови, а потом спросил, пристально уставившись на меня:
— Ты что, не знаешь, как это носить?
Я виновато помотала головой.
— Ладно, давай посмотрим. Атти лучше бы в этом разобралась, но мы не будем ее беспокоить. Значит так, это сюда, это сюда, а сверху безрукавку. Платок возьми, потом повяжешь на голову.
Вскоре на мне оказалась серая юбка и рубашка; коричневое полотнище я обмотала вокруг бедер, а Рейдан помог застегнуть крючки. Сверху я надела длинную полосатую безрукавку и влезла в сапоги, которые, несмотря на толстые гамаши, были мне великоваты. Одежда была некрасивой и неудобной, но очень теплой. Мне хотелось еще расчесать волосы, превратившиеся без горячей воды, бальзамов и душистого масла в отвратительный серый комок, но я постеснялась спросить у Рейдана зеркало и расческу: люди, которые носят такую одежду, наверное, ничего не знают о том, как нужно ухаживать за собой! Я с трудом, разобрав волосы на две части, заплела две неопрятные косицы. Сжимая в руках серый платок из шерсти какого-то животного, я сказала Рейдану, что готова.
Мы вышли в большую, плохо освещенную комнату. Я увидела длинный деревянный стол. Посреди на тряпке лежала большая темная лепешка, разломанная на несколько частей. На лавках вдоль стола сидели трое мужчин. Атти в грязном переднике, стояла у плиты, помешивая длинной ложкой какое-то варево. При нашем появлении все начали с любопытством разглядывать меня.
— Странную дичь ты раздобыл, Рейдан! — сказал один из сидящих за столом, отхлебывая что-то из огромной глиняной кружки.
— Это девчонка, Ноли, обыкновенная девчонка. Не мог же я дать ей замерзнуть?
— И что ты собираешься с ней делать? — спросил другой мужчина, молодой, одетый почище и побогаче своих сотрапезников. — Повезешь на Большой Базар?
— Бог с тобой, Карриан, ты знаешь, я торгую шкурами, а не девчонками. Тем более, что она хоть и плохо, но говорит по-нашему. Я помогу ей добраться домой — она не то из Красного Леса, не то из Красного Лога.
— Но это же недели две езды отсюда!
— Ну что ж, мне все равно, где охотиться. А ее родня наполнит, да еще и с верхом, тот мешочек, который опустошила твоя Атти.
Во время этого разговора я чувствовала, как сильные пальцы Рейдана впиваются мне в плечо, но я и не собиралась опровергать его ложь — чем меньше людей узнает о храме Келлион, тем меньше будет мой грех перед сестрой.
— Ладно, — закончил свои расспросы Карриан. — Давайте есть. Присаживайся, Рейдан, и ты, малышка, садись, не бойся. Атти, подавай!
Меня усадили между Рейданом и одним из мужчин. Я едва сдерживала слезы: наверное, где-то далеко — кто бы знал, где? — сестры Келлион тоже садятся за длинный стол в огромной обеденной зале… Я помнила, как это обычно бывает: мы поем короткую хвалу Келлион и начинаем трапезу. Стол покрыт чистейшей скатертью, но ее почти не видно из-под множества блюд с фруктами, сладостями, рассыпчатыми лепешками, нежной рыбой. Мы наполняем фарфоровые пиалы легким розовым вином, чтобы все съеденное не оставило тяжести в наших телах и умах…