— Та и так дышит на ладан. Ой, не выдержит её мать позорного столба.
— Барыня, после смерти старого барина совсем распоясалась, — это старческий голос слышался очень чётко.
— Наверно, чует, что недолго ей землю топтать. Вот и лютует. Слышала, что наш управляющий дохторишке платить не хочет. Так тот больше и не приедет, — я чуть повернула голову, у покосившегося домика в улыбках расплылись две скрюченные бабульки.
Стоило мне отойти, как те продолжили обсуждение моей персоны.
— Так она поэтому и побежала к варвару в лес. Хватается за последнюю соломинку.
— Девчушки, что работают в доме, рассказали, что барыня того… умом тронулась. Еле выжила после того, как её кобыла потоптала, — поддержала сплетни вторая бабка.
— А Дашка сказала, что дохтор пока вкусности откушивать изволили, обмолвился, что у ненормальной-то магия появилась, — хмыкнула первая.
— Ты кому веришь? Болтушкам этим? Какая магия в таком возрасте? — и голоса постепенно стихли.
Мы прошли мимо кузни, из которой вышел высокий, нет, огромный мужчина. Он держал в руках кувалду, которой поигрывал, словно это была тоненькая палочка.
Ох, как мне не понравился его взгляд исподлобья. Сплюнув на пол и увидев, что я смотрю в его сторону, кузнец низко поклонился. Затем дал зазевавшемуся подмастерью, а может, сыну подзатыльник, заставив того мне поклониться.
— Народ голодает, а барыня опять лютовать идёт. Кого на этот раз пороть вздумала?
— Да, наверно, Фимку и будет. Мать-то её и удара не выдержит, — меня принялись обсуждать детские голоса.
— Жалко её, совсем малышка, — в разговор вклинился третий мальчишка.
Повертев головой и не найдя сорванцов взглядом, прибавила шаг.
— Выключи звук. Скоро голова начнёт болеть от «сладких» речей подданных, — прошептала я.
Стоило моему слуху прийти в норму, как моя персона подверглась наглой атаке. По подолу платья расплывалось оранжевое пятно, кто-то очень метко запустил в меня прокисшую тыкву.
Прохор резко повернулся, а мой глаз искоса уловил, как из корзины вылетели два яйца. Я дёрнулась вперёд, но поймать удалось лишь одно из двух.
— Прохор, держи себя в руках, — но тот, не слушая меня, вручил мне корзину и кинулся в густые заросли орешника.
Вот так я и стояла посреди дороги с разинутым ртом, корзиной яиц и сползающими тыквенными ошмётками на моём платье.
Я ошарашенно посмотрела по сторонам, но улица неожиданно опустела, и лишь тощая собака на полусогнутых подбиралась ко мне поближе. С такой, если что, точно справлюсь. Но страх оказался напрасным. Собаку заинтересовала не моя персона, а разбитое яйцо, которое мигом исчезло в её пасти.
— Госпожа, госпожа Валери… Барыня, да как же так? — Серафима подбежала и быстро начала стряхивать тыкву с моего подола. — Пощадите их, не со зла они… — ребёнок вновь пустился в слёзы.
— Фима, давай дома поговорим, — понимая, что утешать сейчас ребёнка на глазах любопытных деревенских не стоит, взяла ту за руку. — Долго ещё идти до твоего дома?
— Нет, — она вытерла слёзы и ткнула пальцем вправо.
Я ужаснулась. Разве это дом? Сараи и те выглядят лучше. На чём он только держится? Покосившийся до такой степени, что одна стена чуть ли не полностью ушла под землю, а крыша совсем прохудилась. В дверь пришлось заходить, согнувшись, и под каким-то неестественным углом.
Только бы эта конструкция не обвалилась.
Внутри, как ни странно, было чисто, а на стенах наблюдались следы давнишней побелки.
— Доброго дня, хозяюшка, — громко поздоровалась я, ставя корзину на пустой стол.
— Лежанка за печкой, барыня, — Серафима скрылась за углом. — Матушка, к нам госпожа Валери пришла с подарками. Мама? Маменька! Ма…
Услышав истеричные нотки в детском голосе, я кинулась за печку вслед за малышкой.
Глава 10. Стыд
— Фимочка, солнышко, отойди. А знаешь… — я посмотрела на ворох тряпок, которыми была укрыта очень худая, измождённая женщина. — Беги за Прохором! Пусть бросает свои догонялки и дует сюда! Ты меня поняла? К дохтору маму твою повезём. Быстро! — отдав приказ, развернула и подтолкнула девчушку к выходу.
Серафима шмыгнула носом и исчезла.
Я посмотрела на серое лицо женщины и притронулась к руке, которая была ещё тёплой. Прогнав страшные мысли, взяла за запястье. Долго искала, где пульс, и не нашла. Почему я не доктор? Думай, Лерочка, как ещё проверяют жив ли человек?
Откинула шитое-перешитое лоскутное одеяло и приложила голову к груди.
— Жива она, жива, — вновь ожил голос за спиной, включив мне суперслух.
Да, и я услышала удар, а за ним другой…
— Почему так тихо и редко? — задала вопрос помощнику, погладив рукой по волосам несчастную женщину.
— Не знаю, как живут магики в вашем мире…
— Не живут, милый, не живут, — на грани слышимости перебила я соседа и закусила губу
Только бы не расплакаться. Почему-то стало жалко и эту женщину, и себя, и всех, кто ходит по краю пропасти.
— Я что-то такое и предполагал, раз не мог пробиться к тебе. Пообещай мне, что при следующем перерождении не выберешь такой ужасный мир без магии.
— Ничего он не ужасный. Мне нравится, — усмехнулась я. — Ну так, что происходит в этом мире с магиками?
— А, да, магики. Перебила меня, чуть не забыл о чём говорил. Нет этой женщины в нашем мире. Помнишь чёрную вязкую темноту? Там она сейчас. Магия, те крупицы, что ещё теплятся в теле, держат ниточку и поддерживают в ней жизнь.
— Получается, она как бы в магической коме, а крупицы магии — это медицинские аппараты? — перевела на понятный для себя язык.
— Ничего не понял, но чувствую, что ты права.
— Доктор сможет ей помочь?
— Госпожа Валери, что произошло? — в дом вбежал Прохор, держащий на руках Серафиму.
— Так, спокойствие, только спокойствие. Малышка, твоя мамочка жива, но ей очень плохо, — соскочившая с рук девчушка бросилась к женщине. — Прохор, как далеко живёт дохтор?
— Барыня, вы что! Он даже за деньги не будет лечить крестьян, — окунул меня в действительность парень.
— Что? И за деньги? — где их взять только, может, в долг уговорю?
— И за деньги. Если богатые помещики узнают, что он лечил чернь, перестанут его приглашать для омолаживающих процедур.
— А ничего, что он последние лет двадцать живёт за мой счёт? — разозлилась я. — Прошенька, что делать-то? Ну, кто-то же, в крайнем случае, помогает крестьянам?
Тот почесал затылок и молвил:
— Вы только меня матери не сдавайте. Скажете ей, что не я вас надоумил.
— Проша, не томи. Какой есть выход? — мои руки сжались в кулаки.
— У моего первого папеньки матушку давно все зовут: то роды принять, то при сложном переломе магией поддержать. Вдруг она поможет? У неё даже магический зверь есть. Маленький, правда.
— Привезёшь её сюда?
— Ой, что вы, хозяйка! Кто же разрешит-то? Это к её барину нужно обращаться. К Дурнову.
— Выйдите за дверь, мне нужно подумать, — приказала Прошке и Серафиме.
— Слушаюсь, — Прохор поклонился, взял ребёнка за руку и прикрыл за собой дверь.
— Что делать, друг мой заплечный? — плохо, что имя всё ещё не придумали, да и не до этого сейчас. — Ты можешь помочь женщине?
— Нет и не потому, что не хочу. Я бы с радостью, но ты всё ещё меня не помнишь и не приняла. Отцеплюсь от тебя, погибнешь.
— А-а-а! — зарычала я от безысходности, ногти впились в ладонь. — Что за засада? Чем мне будет грозить такое самоуправство, если вдруг заявлюсь в чужое имение без приглашения? У кого бы узнать, как этот Дурнов относится к Валери? Приду с просьбой, а он на меня собак спустит? А если согласится помочь, то какую плату потребует?
— Перестань себя накручивать. Ты — воин и не простишь себя, если не поможешь.
— Даже боюсь спросить, каким воином и в каком мире была. Да, ты прав, хватит киснуть! И так взаймы живу! Прохор! Так, укутывай женщину, бери на руки. Идём в усадьбу, и пусть только скажут, что телегу забрали.
