— Прости, Беляна, — покаянно обратилась я к матери мальчика. — Не думаю, что смогу спасти твоего сына. Мне очень жаль…
— Ты же ведьма, сделай что-нибудь! — в отчаянье простонала женщина. Морщинки в уголках её рта опустились, словно вырезанные в камне умелой рукой скульптора.
— Я сделала всё, что могла, — пряча взгляд, сказала я, уложила мальчика на постель из соломы, покрытой относительно чистым полотном, и добавила: — Теперь остаётся только ждать и уповать на богов.
Женщина толкнула меня в плечо:
— Уходи! Убирайся отсюда! Какая ты ведьма! Даже не можешь ребёнка вылечить! Лучше бы мы остались в Златограде…
Что я могла ответить на это? Ничего. Поставила кружку с отваром на пол у постели и молча вышла из дома.
Сумерки уже легли вокруг города, как стая волков, окружившая костёр, но не решающаяся напасть. Факелы не давали темноте накрыть дома. Очаги, лучины, восковые свечи обозначили тёмные днём провалы окон, создавая иллюзию ночной многоэтажки, которую кто-то положил на бок. Я подняла глаза к небу. Звёзды такие яркие, такие большие и далёкие… Луны почти не видно. Завтра новолуние. На новолуние хорошо подстригать волосы и переезжать.
Я правильно сделала. Я всё-всё сделала правильно! Ни о чём не жалею и не буду жалеть. Только о том, что не смогла спасти маленького мальчика. Но у каждого врача есть своё персональное кладбище, которое служит не только напоминанием о неудачах, но и толчком для развития, опытом, пусть неприятным.
Где-то блеяли козы, лаяла собака, где-то шумно фыркали лошади. Шелестела вода, поднимаясь из реки через стену. Кайа-Тиль, древний город великанов, ожил. Уж не знаю, сколько лет или даже веков он простоял пустым, но теперь в нём теплится жизнь. А где жизнь — там и смерть.
Озноб пробрал меня, и я взглянула на окна большого дома. Они были пусты. Кувшин лежал на боку рядом со скомканным рушником. Домовой принял еду.
Мне надо срочно поговорить с Бером. Быть может, он знает, как привадить домового. И заодно спросить у Мыськи, когда она уже собирается влюбляться в медведя. Потому что Беру осталось недолго без женской искренней любви.
В моем доме вкусно пахло пирогами. Забава хлопотала по хозяйству, а Голуба месила тесто в большой бадье. Тут же на соломе, на расстеленном одеяле лежали малыши. Отрадушка гулила, то и дело суя в рот деревянную игрушку — большую птицу. Волех уже сидел, то и дело заваливаясь на бок, если слишком смеялся, когда одна из женщин строила ему «козу» или притворно пугала.
— А где Мыська? — спросила я, оглядывая первый этаж.
— Со стариком сидит, — махнула рукой Забава. — Плох он, совсем плох.
Бер умирает. И маленький мальчик умрёт. Мы все умрём.
Я заглянула за занавеску, которую растянули, чтобы отделить семьи друг от друга. Бер лежал на импровизированном топчане, на матрасе из соломы, на чистых простынях, под тёплым одеялом из разноцветных кусочков ткани. Лицо его, морщинистое и словно уже восковое, показалось мне маской в обрамлении длинных седых волос и бороды. Мыська, маленькая храбрая девчонка, пыталась кормить Хозяина Леса с ложечки:
— Ну же, Берушка, ещё немножечко, это за Волеха… Открывай рот! Вот так! А теперь ложечку за Отраду!
За Отраду ложечка уже не влезала. Бер устало прикрыл глаза. Мыська беспомощно обернулась на меня, в глазах её блеснули слёзы. Нет, милая, тут я тебе помочь ничем не могу. И так привела медведя буквально за ручку к невесте, остальное она должна сделать сама.
— Скажи ему, Мыська.
— Что?
— То, что ты чувствуешь. Скажи ему всё.
Она вздохнула. Отставив плошку в сторону, взяла старика за руку — дряблую и пегую от пигментных пятен на коже. Прижалась к ней щекой и тихонечко произнесла:
— Не оставляй нас, Бер…
Мыська, Мыська, я же знаю, я же вижу, что ты его любишь! Скажи ему об этом! Ну скажи…
— Кто будет заботиться о Волехе? Кто будет делать ему игрушки? Бер, не умирай! Моему сыну нужен отец…
Ну нет! Не так! Что за хождения вокруг да около? Иди напрямик, Мыська!
— Бер, Бер… Ты нам нужен! — она всхлипнула. Я начала сердиться. Дура мелкая! Кому нам-то? Конечно, он нам нужен, конечно, мы все его полюбили, но от проклятья это Бера не спасёт! Его спасёт любовь девушки! А о проклятье не скажешь…
— Бер, ты… ты мне нужен…
— Скажи ему, Мыська, иначе он умрёт, — не выдержала я. Её опущенные плечи вздрогнули, словно от удара, и девушка повернулась ко мне:
— Как мои слова помогут спасти его?
— Слова — никак. Только то, что ты чувствуешь.
— Я… я не могу без него.
— Скажи ему об этом.
Я присела рядом с ней, положила руку на её ладонь, словно успокаивая перед важным шагом, и Мыська стыдливо склонилась ко мне, зашептала:
— Понимаешь, я шестое чадо в семье, пятая девочка. После меня ещё четверо младших… Меня замуж отдали, чтобы сбыть с рук и не кормить лишний рот… Мой муж, да поможет ему Велес счастливо переродиться в новое тело, был груб со мной, говорил, что я не стою тех коз и цыплят, которые он за меня заплатил! Но он был мне мужем, дал сына, погиб на болоте, собирая осоку, чтобы прокормить нас… Я никогда, никогда не смела бы сказать ему, что не могу без него…
— Мысенька, бедная моя девочка, — я погладила её по руке, сочувствуя, — Бер никогда в жизни не обидит тебя! Но ты должна дать ему шанс показать себя. Если любишь его — скажи это. Поверь, просто поверь мне, так надо!
Она залилась краской, а потом тряхнула головой. Я могла поклясться, что в этот момент она подумала о маленьком Волехе. Ради сына женщина переступит через себя и своё воспитание, через свои страхи и стыд…
Мыська пересела поближе к Беру, наклонилась к нему и обняла маленьким натруженными ладошками его сивую голову. Я услышала жаркий шёпот:
— Я люблю тебя, Бер, всем сердцем люблю! Не умирай, поправься, и я сама упаду в ноги светлого князя, умоляя позволить мне стать твоей женой! Я буду тебе хорошей женой, обещаю… Только не умирай!
Я только выдохнула с облегчением. Ну вот, теперь проклятье будет снято! Бер спасён, ведь Мыська влюбилась в него… Но ничего не произошло. Во всяком случае, я ожидала чего-то грандиозного, в стиле Марвела: мгновенное преображение, разглаженные морщины, спецэффекты и компьютерная графика… Нет. Только Мыська, тихо плачущая над стариком. Чёрт!
— Ничего, мы сделали, что смогли, — попыталась я утешить девушку, но она только дёрнула плечом:
— Иди, княгиня. Оставь меня с ним наедине…
Мне стало горько и больно. На самом деле, это просто слова. Ощущение было такое, что меня сейчас разорвёт изнутри от разочарования, от липкого страха, который наполнил всё тело, как гелий надувает шарик. Я ошиблась. Я снова ошиблась.
Позже, уже после ужина, умывания, после того, как Ратмир заснул, я лежала, глядя в потолок каменного дома, и мучительно думала, то и дело чувствуя разряд безысходности, пронизывавший меня с ног до головы. Всё зря. Весь этот поход — полная глупости авантюра. Возможно, и потопа никакого не будет… Возможно, Мокошь ошиблась. Нет, скорее всего, она именно ошиблась. И Бер неправильно понял ведьмино проклятье. Или Мыська не любит его по-настоящему…
И во всём виновата, конечно же, только я. Самоуверенная залётная птица. Чужая. Правильно они все делают, что не доверяют мне. Я принимаю неправильные решения…
Вздох.
Стон.
Удивлённый возглас, приглушённый ладонью.
Тихий шёпот.
Я прислушалась, стараясь понять, что происходит за занавесками. Но не разобрала слов, не разобрала, кто говорит. Подняться и посмотреть я не могла — так не делается. Мало ли, может, Забава с мужем ребёночка делают… Вот и звуки соответствующие! Тяжёлое мужское дыхание, женское молчание в частых, почти беззвучных всхлипах, выдающий движения скрип повозки…
Я натянула соболей на голову, спряталась в сгибе плеча Ратмира и зажмурилась. Пусть им будет хорошо. Пусть мне будет плохо.
А завтра настанет новый день, и я подумаю, как всё исправить.
Глава 4. Что творится в этом городе?!
Март, 5 число
