Гильотина, названная «Бритвой нации», стала символом революции, и ее сделали известной казни короля Людовика XVI и Марии-Антуанетты, в числе других.
Под текстом была репродукция масляной картины казни Марии-Антуанетты на площади Согласия 16 октября 1793. Я могла ясно представить сцену перед глазами, словно я была в толпе: бывшая королева в белом платье и с белой шалью на плечах, с белой шляпкой на черной ленте. Я ощущала ее величие и достоинство, пока ее выталкивали из телеги под вопли и оскорбления людей, собравшихся на площади. Стражи в туниках красного, белого и синего цвета скалились и с отвращением плевали в нее. Она поднялась на эшафот, случайно наступила на ногу палача и вежливо сказала «Пардон». Палач — знаменитый Шарль Анри Сансон — обрезал длинные волосы Марии, чтобы казнь гильотиной была быстрой. Бывшая королева опустилась на колени, едва слышно помолилась, а потом ее пристегнули к плахе. Самсон умело закрепил доски, подвинул Марию вперед, чтобы ее голова оказалась в колодке.
Толпа притихла. Все мужчины, женщины и дети смотрели казнь.
Самсон резким рывком отпустил лезвие гильотины… Бам!
Голова Марии-Антуанетты укатилась в корзину, и люди радостно завопили:
— Vive la Nation! Vive la République!
Самсон вытащил голову, насадил ее на кол и поднял, толпа взревела с одобрением. В этот миг меня схватили за запястье. Я в шоке повернулась, увидела оскал с дырками на месте недостающих зубов. Это было лицо старика! Но сейчас он был бритым и в форме стража.
— C’est elle! C’est elle! — закричал он, поднимая мою руку, чтобы Самсон видел.
Палач повернулся ко мне, его черные глаза расширились от потрясения и радости. Он направил голову Марии в мою сторону и заявил на французском:
— Ее нужно убить во имя Революции! Свобода, равенство, братство!
Меня потащили по ступенькам на эшафот, толпа стала скандировать:
— Гильотина! Гильотина!
Меня против моей воли привязали к плахе, кожаный ремешок впился в спину. Со стуком доску опустили на место, мою голову сунули в колодки. Шея была закреплена, и я могла лишь смотреть на корзину в крови. Пронзительный крик поднимался из моих легких, но оборвался, когда лезвие рухнуло…
Я резко проснулась. Крик вырвался из моего рта скулением. Холодный пот проступил на моем лбу. Я невольно коснулась горла. Кошмар был таким ярким, что я почти ощущала, как острое лезвие рассекло мою шею.
Я взглянула на часы на столе. Одиннадцать. Луна бросала серебряное сияние на комнату и мою кровать. Коко обмяк под странным углом, его длинные тонкие уши свесились на бок, будто его шея была сломана.
Я посмотрела на картину казни Марии-Антуанетты. Я заметила на картине женщину в толпе, ее лицо было ужасно знакомым. Холодная дрожь пробежала по моей спине, и я захлопнула учебник.
«Это просто воображение, — говорила я себе. — Это просто мое воображение».
Я прошла к кровати, шатаясь, включила гирлянду у окна и задвинула шторы. При этом я заметила фигуру под яблоней в саду соседа. Тень стояла неподвижно рядом с топором, вонзенным в большое бревно, словно его оставил палач.
Я подавила вопль, задвинула шторы и спряталась под одеялом. Я зажмурилась, сжала ладони и стала молиться. Я знала, что кто-то был там во тьме. Следил за моим окном. Следил за мной.
6
Следующим утром в холодном свете оказалось, что под деревом была куртка мистера Дженкинса, висящая на ветке. Но посреди ночи силуэт казался человеком. Теперь я понимала, что разум издевался надо мной… но я не могла отогнать мысль, что кто-то был в саду.
Я играла для родителей, улыбалась, бодрилась. Я спустилась по лестнице, подпрыгивая, съела сытный завтрак. Это успокоило их страхи, хотя мой все еще оставался. И я написала Мэй, и она согласилась встретиться у моего дома и проводить в школу, хотя это было ей не по пути.
— Спасибо, что пришла, — сказала я, когда мы пошли по дороге вместе.
— Эй, для того и нужны друзья, — она взяла меня за руку. — Так в чем дело?
Я все ей рассказала. Почти все. О парне в голубой кепке. Старике и его вспышке французского. Призраке в саду. Но я не упомянула кошмар с гильотиной. Я не хотела, чтобы Мэй считала меня сумасшедшей.
Мэй была серьезной почти все время, но рассмеялась от случая с курткой.
— Тебя напугала куртка!
— Да, — сухо сказала я.
Она явно увидела ужас в моих глазах, потому что ее смех тут же утих, и ее улыбка пропала.
— Тот Дамиен и его банда вывели тебя! — она осторожно огляделась, проверила обе стороны дороги. Ее лицо стало холодным и серьезным. — Если я вижу, как кто-то подозрительный лезет к тебе, он будет иметь дело со мной.
— Мой личный телохранитель, — я выдавила улыбку, но она увяла на губах, и они задрожали. Я посмотрела на подругу. — Ты же не думаешь, что все это мне кажется?
Мэй покачала головой, но и пожала плечами при этом.
— После всего, что случилось на прошлой неделе, я не удивлена, что ты нервничаешь. Кто-то из банды может ходить за тобой, но это маловероятно. Может, я буду каждое утро идти с тобой в школу? Да, это не по пути для меня, но мне не нравится, что ты так напугана.
— Ты не можешь нянчиться со мной каждый день, — возразила я, хотя ее предложение меня тронуло, и мне уже было лучше от мысли, что она будет рядом.
— Уверена, Анна и Приша тоже будут приходить, — она сверкнула бодрой улыбкой и взяла меня за руку. — Мы, девчонки, должны держаться вместе. Идем, а то опоздаем.
Мы пошли по дороге. На переходе я оглянулась, искала нервно парня в голубой кепке, психа или еще кого-то подозрительного.
— Эй, расслабься! Это моя работа! — Мэй вытащила из сумочки солнцезащитные очки и надела их. — Я же телохранитель, помнишь?
Я рассмеялась, она огляделась, а потом стала пробивать путь в толпе на переходе, словно я была знаменитостью. Мэй вряд ли была незаметным телохранителем, но она была моей лучшей подругой.
* * *
Всю следующую неделю Мэй, Анна и Приша по очереди ходили со мной в школу и домой. Сначала я постоянно оглядывалась. Вздрагивала от теней. Думала, что на меня смотрят. Верила, что меня преследовали. Мы даже меняли маршрут, на всякий случай.
Но после пары дней без событий и признаков слежки я успокоилась. Я стала думать, что вела себя глупо, поддалась паранойе. Но подруги говорили, что лучше перегнуть с осторожностью. И все же я задумывалась, не было ли все это в моей голове. Больше странных случаев, снов или видений не было. Может, папа был прав, когда сказал, что это были подростковые гормоны.
К концу недели стало ясно, что меня никто не преследовал, и я предложила своим телохранителям расслабиться. Подруги возражали, но я знала, что им приходилось очень рано вставать, чтобы сопроводить меня в школу. Я сказала им, что буду в порядке. Мэй настаивала, что встретит меня утром в понедельник, чтобы я дошла до теста по истории. Она заявила, что это была ее последняя миссия.
Я ждала у входной двери с рюкзаком, когда получила сообщение от Мэй:
«Привет, Дж. Прости, простыла ужасно. Сегодня не буду в школе. Ты дойдешь сама? Х».
Криво улыбаясь, я задумалась, не играла ли она болезнь, чтобы не идти на тест. Но я знала, что моя подруга не подвела бы меня, так что она на самом деле простыла. Я написала ей, что буду в порядке, и чтобы она скорее поправлялась.
