выхожу в главную пещеру и вижу толпу людей, которые погружают собранные в корзины вещи на сани, приспосабливая к походу. Похоже, я проспала. Сегодня мы отправляемся обратно в главную пещеру, чтобы воссоединиться с остальной частью племени. Мне следовало бы радоваться. Дождаться не могу, когда смогу снова понянчить всех малышей и поболтать со всеми своими подружками, но мои мысли сейчас заняты совершенно другим.
Вопреки голосу разума, я обвожу взглядом пещеру в поисках знакомой пары рогов, бледно-синей кожи и угрюмого взгляда. Однако я нигде его не вижу, и меня охватывает внезапная острая боль разочарования, хотя и уверена, что это моя вошь лишний раз напоминает мне о том, чего добивается.
— Ах, вот ты где, — говорит Тиффани, поспешив ко мне с рюкзаком и моей меховой накидкой. Ее собственный рюкзак уже был закреплен у нее на спине, и на ней были походные шкуры. — Пошли. Не нам тянуть на себе сани, значит, нам нужно поторопиться и выдвигаться вместе с охотниками. Они дожидаются только нас.
— У тебя глазенки блестят, да хвост трубой, — поддразниваю я ее в то время, как она протягивает мне мои меховые накидки и помогает мне их надеть. — А я-то думала, что этим утром ты будешь зевать во весь рот.
Тиффани захихикала. Захихикала! Силы небесные! Практичная, напористая с девизом «я смогу все, за что возьмусь!» Тиффани, когда ее подкалываю, хихикает, словно глупая школьница.
— А где ты провела ночь? — спрашивает она.
— О, я просто в глубине пещер нашла тихое местечко и, свернувшись калачиком, уютно устроилась, — отвечаю я ей. — Не хотелось никого беспокоить.
— Глупышка. Ты же могла вернуться в пещеру.
И всю ночь выслушивать их стоны во время секса, пытавшихся (но безуспешно) вести себя тихо? Нетушки, спасибо. И уж тем более с учетом того, что моя собственная вошь супер-бешенная из-за гормонов.
— Мне показалось, что это не очень удачная идея.
Она помогает мне завязывать лямки рюкзака под грудью, но вдруг замирает.
— Ты… ведь не переживаешь из-за этого, да, Джо? — ее вошь-синие глаза, такие блестящие на ее красивом, смуглом личике, умоляюще смотрят на меня. — Я не вынесу, если что-то встанет между нами как подругами.
Мое и без того истерзанное сердце снова едва не разрывается на части.
— Не будь дурочкой, Тифф. Я люблю тебя и безумно рада за тебя и Салуха. Ты создаешь свою семью и у тебя пара, который тебя любит. Как же я могу не быть вне себя от радости?
— Потому что какое-то время были лишь мы вдвоем, и теперь я чувствую себя так, будто бросаю тебя. — Она улыбается мне кривоватой улыбкой. — Ты ведь знаешь, что можешь жить с нами в новой пещере, да? Салух уж точно возражать не станет.
— За меня не беспокойся, — говорю я ей, широко улыбаясь. — Все как-нибудь да утрясется.
И опять-таки, я с трудом подавляю в себе желание оглядеться в поисках Хэйдена. Жизнь вместе с ним была бы сущим кошмаром, — убеждаю я себя, крепко сжимая свои дурацкие бедра. — Он само воплощение сварливости.
Тиффани бросает на меня еще один обеспокоенный взгляд, и я крепко ее обнимаю. Ей ни к чему обо мне беспокоиться. У нее итак забот хватает. Я сжимаю ее руку и тяну ко входу в пещеру.
— Давай отыщем наши снегоступы и в путь. Уже дождаться не могу, когда наконец-то снова увижу всех, кто во вторых пещерах.
Тиффани заливается смехом, но позволяет мне тянуть ее за собой.
— Глупышка, ты же видела их всего пару дней назад.
— Да, конечно, но возможно у них уже родились детки, а дети, кажется, за одну ночь успевают вырасти.
Кроме того, у меня в мозгу прочно засели дети. Так было всегда. Я обожаю их нежный запах, обожаю то, как они вцепляются в тебя, словно ты самое важное, что есть в мире, обожаю доверие в их глазах. Я так отчаянно хочу своего собственного ребенка, ибо хочу для своего ребенка только добра, стараться ради него. Хочу, чтобы он рос в мире любви, где родители никогда не исчезают бесследно, где люди окружают лишь добротой, а дом наполнен ничем иным кроме радости, доброжелательности и любви.
Я хочу, чтобы у моего ребенка было все то, чего у меня никогда не было.
И я не уверена, будет ли все это у моего ребенка, будь его отцом Хэйден. Я не уверена, могу ли я спариться с ним без того, чтобы все это не потерять. Он — это все то, чего мне никогда не хотелось. Мне казалось, что моя вошь выберет мне пару, которая будет доброй, нежной и заботливой. Вместо этого я получаю ша-кхайского Оскара-Ворчуна*, только без мусорного бака.
*Прим.: Оскар-Ворчун (англ. Oscar the Grouch) — персонаж известной детской передачи Улица Сезам, монстр зеленого цвета (хотя в первом сезоне он был оранжевым). Оскар живет в мусорном баке и обожает коллекционировать всевозможные ненужные предметы. Больше всего в жизни он любит мусор, доказательством чего является его песня «Я люблю мусор». Оскар Ворчун — мизантроп. Его персонаж создан с целью научить детей уважению и терпимости и показать им, что ненависть и злость всегда приводят к краху.
Мы доходим до входа в пещеру, и словно мои мысли призвали его, Хэйден уже там, ждет рядом с Салухом. Его взгляд тут же направляется на меня и, уронив снегоступы, которые держал в руках, он убегает прочь, в снега.
Почему-то у меня защемило сердце. Я к тому, что от резонанса меня терзает еще и приступ похоти глубоко между моих бедер (благодарю тебя за это, вошь), у меня начинает тихонько напевать грудь, и мною овладевает… грусть.
При виде Салуха у Тиффани начинают блестеть глаза, и она буквально подбегает к нему вприпрыжку, несмотря на тяжелый мешок за спиной. Я иду следом за ней и подбираю брошенные Хэйденом снегоступы. Это же мои.
Он ждал меня.
Я уже сама не знаю, как я себя из-за этого чувствую.
Я подхожу к Тиффани и сажусь рядом с ней на камень, чтобы надеть снегоступы. Некоторые ждут перед входом в пещеру, а позади нас я слышу, как Кайра разговаривает с Аехако, плачь ребенка. Фарли тоже там, болтает со скоростью бури, а впереди Таушен, Хассен, и если сильно вглядеться в даль сквозь серость пасмурного дня, можно едва разглядеть удаляющуюся спину Хэйдена.
— Хэйден что… ушел? — спрашиваю я.
— Ммм, — отвечает Салух, кивнув головой. Встав на колени, он начинает привязывать снегоступы Тиффани к ее сапожку, словно влюбленный, кем
