— Наверное, твоя мать против? — усмехнулся Свен.
— Уверен, что да. — Ран кинул быстрый взгляд на Анифу, сидящую с совершенно спокойным и бесстрастным выражением лица, — Но она никогда не говорила этого вслух. Это мое решение, ведь после смерти отца я — глава нашей семьи. Мне надо заботиться о матери, брате и сестре.
— Похвально, — проговорил Сигурд.
— Но чтобы стать мужчиной, тебе надо вкусить крови врага, мальчик, — добавил Свен. — Отправишься с нами по весне?
И снова — голубые глаза подростка обратились на женщину, которая опять никак не отреагировала. И хотя боль уколола ее нежное материнское сердца, она не позволила отразиться ей ни на лице, ни даже в крошечном движении.
Братья внимательно посмотрели на этот безмолвный и краткий диалог и не смогли не восхититься сдержанности и спокойствию черноволосой красавицы с ясным янтарным взором.
За юношу ответил Тормод:
— Я бы предпочел, чтобы Ран остался здесь. Пусть с остальными охраняет городище.
Про себя Анифа с облегчением перевела дыхание. А ее сын, без намека на разочарование, поклонился. И когда ярл движением ладони отпустил его, отошел, чтобы вернуться к прерванному разговору.
— Красивый, послушный и, несомненно, умный, — произнес Свен, — У тебя хороший сын, женщина.
— Благодарю за добрые слова, — с достоинством кивнула Анифа, посмотрев прямо в глаза воина.
Свен тоже качнул подбородком, принимая благодарность. И улыбнулся, попытавшись вложить в свою улыбку больше, чем мог сейчас произнести вслух. Но такая умная и наблюдательная женщина, как Анифа, должна была понять, что он хотел сказать.
И она действительно поняла.
Глава 3
Чем заниматься женщине, когда она живет в большом и уютном тереме, имеет отдельную комнату и собственную прислужницу, которая не только одевает и причесывает ее, но и убирается, готовит еду и присматривает за детьми?
Чем заниматься ей, если лекарства от всех возможных хворей готовы, а оставшиеся с весеннего, летнего и осеннего сборов травы и корешки надежно упрятаны в плотные мешочки и стеклянные бутылочки, переложенные соломой и тряпицами?
Заботы найдутся всегда, их даже не надо специально как-то искать. А неизменно деятельная Анифа всегда могла найти себе занятие на любой вкус.
Она не очень любила заниматься стиркой, а вот шитьем и вышиванием — очень. Поэтому, усевшись в проходной светлице на покрытую меховой накидкой скамеечку и разложив на легком, хоть и объемном сундучке из бересты разноцветные нитки, она погрузилась в кропотливый труд, отпустив от себя всяческие мысли и тревожные ощущения. Какое-то время она сидела в полном одиночестве. Иногда в комнате появлялись какие-то люди — мужчины приходили к ярлу, женщины забегали в кладовку да перебрасывались с Анифой короткими и емкими фразами, дети искали сладости и игрушки, а Делия, потерявшая свой поясок, зашла спросить, не видела ли его мать.
Для каждого Анифа находила верное слово или нежный взгляд, улыбку или поощрительную ласку. А потом, когда ее покидали, снова уходила с головой рукоделие, иногда, увлекшись, начиная мурлыкать под нос незамысловатые песенки.
Все было как обычно. Ничего не тревожило Торхилд и дом вождя. Везде царила атмосфера полного спокойствия и мира.
Но вот что-то словно укололо женщину, и она, вздрогнув и оборвав мелодию, обеспокоенно вскинулась, чтобы увидеть, что именно ее внезапно потревожило.
Около самых дверей, днем обычно широко распахнутых, облокотившись на стену и сложив на груди руки, стоял один из прибывших накануне воинов из Рагланда. Свен по прозвищу Яростный. Один из двух сероглазых братьев, которые сидели за одним с вождем столом и весь вечер не сводили с нее пытливых и горящих глаз.
Мужчина стоял и, как и тогда, глядел на ее жарко и страстно.
Подобный взгляд был хорошо знаком ей. Многие мужчины из прошлого и настоящего провожали ее таким. Но впервые за много лет она испугалась горящего на дне серых глаз пламени и дернулась, неаккуратно уколов себе палец иглой.
Что это? Почему?
Где-то с минуту мужчина и женщина просто смотрели друг другу в глаза. Разглядывали. Изучали. Думали каждый о своем.
Или все-таки об одном и том же?
Свен определенно производил сильное впечатление. Сейчас, в уединение и друг напротив друга, это чувствовалось очень ярко и отчетливо — сильнее, чем вчера. Этот мужчина был высок и широкоплеч, в меру мускулист и крепок — кожаные штаны и рубашка с распахнутым воротом и закатанными рукавами давали прекрасную возможность разглядеть стройные ноги и упругие мышцы груди и рук. У него было привлекательное и располагающее к себе лицо — открытое и мужественное, полное уверенности и достоинства. Сейчас его обрамляли распущенные по плечам светлые, влажные и слегка вьющиеся волосы — видимо, Свен был после купальни — и они делали лицо моложе и немного мягче.
Интересно, почему его прозвали Яростным? Лиа что-то говорила об этом, но Анифа, как всегда, ее почти не слушала и не запомнила…
При свете поставленных рядом со скамьей свечей и дневного солнца, льющегося из затянутых пузырями окон, в простом будничном платье серого цвета с широким черным кушаком, обхватывающим тонкую талию, и квадратным, вышитым по краю, вырезом Анифа выглядела все равно красиво и по-прежнему притягательно. Но при этом вчерашний флер какой-то магической загадочности и неземной отстраненности куда-то подевался — перед Свеном оказалась вполне реальная женщина, да, прекрасная, да, возбуждающая и мысли, и тело, но земная. И потому — близкая и понятная.
Видимо, посчитав, что находится в одиночестве, она расслабилась — оттого лицо ее было мягко и спокойно. И при этом куда живее, ведь она занималась типично женским делом и иногда то прищуривалась, оценивающе глядя на тот или иной стежок, или поджимала губы, когда нитка путалась или обрывалась в неподходящий момент. Ее маленькая голова, увенчанная тяжелой короной из кос, то и дело наклонялась к плечу и удовлетворенно кивала, а изящная ручка ловко и быстро порхала над тканью, завораживая грациозностью и красотой движений.
Это была Женщина. Не богиня, не видение и не юная девушка, но — еще молодая и одновременно зрелая женщина и потому — невозможно прекрасная в своей расцветшей с годами женственности. И хотя она выглядела куда моложе своих истинных лет — интересно все же, сколько ей на самом деле? — эта мягкая и притягательная зрелость пропитала ее тело, движения и даже сам аромат вокруг нее.
И он манил к себе… Притягивал… Наполнял воздух в его легких и даже немного кружил голову.
Свен наблюдал за ней некоторое время — недолго, не больше пяти минут. Но за эти мгновения он успел в своих фантазиях раздеть манящую его женщину, провести ладонями по обнаженному телу — мягкому и податливому, как и у любой взрослой и рожавшей женщины, — покрыть его жаркими поцелуями и оставить следы от своих губ, зубов и бороды.
Единственное, что он не мог представить — это как меняется красивое светлокожее лицо в порыве страсти и наслаждении. Как закатываются от сладости глаза и раскрывается в стонах и криках маленький рот с пухлыми губками. Как изгибается от наполняющей его истомы темы и, теряя себя на волнах удовольствия, эта маленькая женщина порывисто цепляется коротко отсриженными ноготками во влажное от пота и мятое от постоянных движений покрывало или нависшие над ней мужские плечи. Его — Свена — плечи.
Вот эта картинка упрямо не желала вставать перед его взором. По крайней мере, до того момента, пока Анифа, почувствовав его взгляд, не обратила на него свое внимание. И, не успев взять себя в руки и надеть маску вежливого безразличия, позволила отразить на своем луноподобном лике гамму чувств и эмоций.
Страх. Недоумение. Смущение. И невозможная порывистость.
…Отложив в сторону рукоделие, Анифа поднялась на ноги, расправила плечи и машинально разгладила ладонями лиф и подол платья. Поправила кушак и зачем-то коснулась своей и без того безупречной прически, убирая несуществующие пряди, выбившиеся из нее. Вежливо кивнула и, улыбнувшись, негромко поздоровалась:
