пылу драки глотать?
— Да я, почти сразу, как они подскакали, сознание потерял, силы не рассчитал. Да и ранили меня.
— Что же ты, Аника-воин, от стрелы в плечо силы теряешь? Али учили плохо?
— Учили хорошо, — обиделся за папеньку Миша, — да кровь пошла, вот, сила и ослабла, надолго не хватило. Но отбились, живы. Миша меня на коня взвалил и увез подальше от битвы.
— Родичи, что ли?
— Нет, друзья.
— В наших краях неспокойных что потеряли?
Миша решил приять весь удар на себя. Прикрыться князьями Муромскими.
— Поехал в Устюжном проверять, как промысел работает, не надо ли чего, охраны достаточно ли, Время тревожное, пригляд нужен. Да наслушался разговоров о чудотворной иконе Тихвинской, дорога, сказали, спокойная, решил съездить, когда еще в этих краях окажусь. Только кто-то весть шведам подал. Ждали нас в деревне Острочи, в полон хотели взять, дружина в бой вступила, а как я силу потерял, Миша меня увез, чем закончилось, не знаю. Весточку бы послать, что жив.
— Устюжин, слышала, князьям Муромским принадлежит. — Прищурилась бабка умело промывая рану на боку у Миши. — Пожалован, как отобрали имущество у окаянной бабы Марфы, что Новгород хотела ляхам да литвинам отдать. Анюта, подай ларец медный, там нити шелковые, да иглы. Я нити отберу, ты их с иголками кипятком обдашь, и вином хлебным зальешь. Да вином этим мне на руки плесни! Да не много, мало его от деда осталось, в деревне такого нет. Так ты, вьюнош, кем Муромским приходишься? На приказчика не похож, приказчики бархатную ферязь не носят, тем более, в поездку! Не боись, представься, надо же знать, кого к нам занесло, сами пуганые!
— Княжич я, младший. А это друг мой, Романов, из опальных бояр родом.
— Знатные отроки, значит. Сильна матушка твоя, сорока с лишним годочков такого сынка ладного родила. Анюта, возьми свечу, зашью рану, неглубокая, но он в жару мечется, растревожит. Ни к чему это. Потом, княжич, тобой займусь. Потерпи уж, дружок твой совсем плох, помрет без помощи. Вот и ладно. А теперь, княжич, помогай, переодеть твоего друга надо в полотняное исподнее. Мне одной тяжело, а Анюта девица чистая, ей на мужское естество смотреть невместно. Анюта, постель разбери, простынку чистую постели, да перинку одну достань. Постелем гостю на лавке, а его другу, как болезному, ты кровать уступишь. Со мной, на печи поспишь. И тепло, и мне спокойнее. Хоть оба и ранены, но все мужчины. Да отвернись, бесстыжая, на подглядывай, не на что там любоваться!
— Бабушка! — возмущенно воскликнула девушка, и, отвернувшись, стала разбирать кровать. Миша спиной чувствовал ее возмущение. Помог бабке переодеть друга в чистое, перевязать бок чистой полотняной полосой, оторванной от простыни, и уложить в кровать. Бабка велела внучке напоить его отварами и поставить чашку с клюквенной водой рядом, на складной столик. Закончив с Мишей Романовым, повернулась к Муромскому.
— Кафтан пропал. Но ежели снять сможешь, может получиться спасти. Иначе рукав вспарывать придется.
Миша, скрежеща зубами, принялся стягивать ферязь. Она была ему дорога, матушка сама расшивала, своими руками. С рубахой уже не церемонились, просто срезали пропитанный кровью рукав.
— Ого, — сказал бабка, рассматривая рану, — смотри, Аня, почти весь болт арбалетный в плече, а добраться сюда сумел, и друга вытащил! Силен ты, парень.
Она начала щупать вокруг раны. И вдруг, замерла, как будто прислушиваясь к чему-то.
Потом остро посмотрела на Мишу, и сказала, уже с почтением:
— Силен ты, парень, да только сила твоя не в оружии. Так?
— Так, сударыня, не знаю, как вас величать!
— Аглаей Сергеевной Воеводиной кличут. Можешь бабушкой Аглаей звать. Не обижусь. Огорчу сейчас. Болт арбалетный у тебя в плече застрял. Обломался, но почти весь в ране. На верхушке у него не наконечник, гладкий, как у стрелы, а такой зазубренный, как гарпун, кованный. Крепко сидит. Ежели его прямо так тащить, все плечо разворотим, крови море будет, долго заживать станет, да и рука усохнуть может, ежели какую-нибудь жилу важную повредим. Так что путь один — разрезать плоть, что наконечник не прошел, там чуть-чуть осталось, Он почти под кожей, да и вытянуть его не обратным, а прямым ходом. Понял? Потерпишь? Стара я стала, чары боль снимающие попробую наложить, но не уверена, что получится. Выложилась, друга твоего, леча, жар снимая. А ты сам тоже почти пустой. Швыряться шарами огненными научили, а силу рассчитывать — нет. Чудо, что с истощением смог сюда от тракта доползти и друга вытянуть! Так что терпеть придется.
— Потерплю.
— Аня — скомандовала бабка — достань из дедова сундука нож его охотничий, заточи остро, промой и прокали на углях, да не докрасна, просто проведи над огнем раза три! Не дергайся, княжич, каленым резать не буду, с тебя и холодного хватит. А прокалить надобно, что бы заразу убить. Болт и так грязный, лишнего не надо. Аня готово? Тогда нитки готовь, может шить придется. Да, еще щипчики дедовы достань, которыми он снасти чинил, и тоже прокали! А ты, княжич, держись! Могу деревяшку дать, закусишь, что бы губу не прокусить!
— Давайте — тихо сказал Миша, и добавил, — меня Михаилом зовут.
— В честь святого вашего, Муромского, что ли?
— В честь него. Давайте деревяшку!
— А я уже разрезала! Рука у меня легкая, не заметил! Держи, деревяшку, тащить больнее будет!
Через час пытка закончилась. Крепко застрял окаянный болт в плече. С трудом вытянула старая ведунья. Пришлось внучку на помощь звать, руку княжича держать. Он все время ее за болтом, который старая ведунья с силой за наконечник тянула, перемещал. Несознательно. Просто намученное тело само хотело боли избежать. Пришлось Анюте крепко держать, за само плечо и за локоть. Да еще пару раз срывался со щипцов скользкий от крови железный наконечник. Легче стало, когда он все же из плоти весь вышел, смогла бабка ухватить пальцами, за стержень и выдернула остаток болта. Миша всю деревяшку прогрыз, крик давя. Стыдно было перед девицей слабость показать. Но все-таки вскрикнул, когда старуха рану чистила. Вначале отваром лечебным, а под конец хлебным вином плеснула. Вот тут Миша, уже искрошивший зубами деревяшку в щепки, и вскрикнул. Так обожгло, что казалось, железом каленым прижгли! Слышал, что так лекари латинянские делали. Аглая Сергеевна на его вопрос усмехнулась, сказала, что это
