как расположена спальня Сабины, а на этой части башни никаких выступов нет. Только толстые ветви ползучих лоз, чьи корни крепко держатся за кирпичи, и невозможно угадать, выдержат ли они мой вес.
Что ж, есть только один способ это выяснить.
Я прижимаюсь к стене и держусь за лианы, пока не добираюсь до подоконника Сабины.
Опираясь руками на каменную окантовку окна, я пытаюсь успокоиться, чтобы услышать хоть что-то, кроме своего собственного напряженного дыхания.
Я замираю и прислушиваюсь, используя свои обостренные чувства.
Там.
Это медленное дыхание с тихим посапыванием, которое я так хорошо знаю. Сабина внутри и погружена в сон, что неудивительно. Должно быть, уже далеко за полночь. Пытки не терпят спешки, в конце концов. И Макс заслужил лишние несколько часов боли.
Я слышу звуки еще двух спящих существ ― лесной мыши и поползня. Придется действовать тихо. Если они проснутся, то оповестят ее о моем присутствии.
Меньше всего мне хочется разбудить Сабину.
Я здесь только для того, чтобы оставить кинжал. А если я еще и увижу ее прекрасную спящую фигуру? Услышу ее мягкое дыхание? Почувствую ее аромат фиалок? Что ж, это просто приятное, мать его, дополнение.
Я ослабляю оконную створку, чтобы петли не заскрипели, и проскальзываю в ее спальню.
Сразу же меня окутывает аромат сливочно-молочного мыла и розовой воды, но под этими ароматами скрывается она. Моя маленькая фиалка. Ее запах врезается в мою грудь, как пружинистая ветка в лесу, выбивая из меня дыхание.
Я провожу рукой по лицу, понимая, что с этим запахом мне конец. Прошла неделя с тех пор, как я ее видел последний раз. Каждый из этих проклятых дней потребность быть рядом с ней заставляла меня вылезать из кожи.
Сабина ― моя прекрасная зависимость. Я могу падать, падать и падать в нее, и этого никогда не будет достаточно.
Мышь дергается во сне под ее кроватью. Поползень дремлет на высоком комоде из орехового дерева. Здесь тихо и спокойно. Эта комната практически пустует с тех пор, как двадцать восемь лет назад умерла мать Райана. Я впервые вижу знаменитую картину «Бессмертный двор», украшающую куполообразный потолок. Мебель изящная, ковер мягко стелется под ногами.
Голова Сабины покоится на подушке с запахом чистого гусиного пуха. Ее покрывало ― шелковое, поверх него ― меховое одеяло, но она сбросила его во сне, и ее изящные босые ноги скользят по нижней простыне.
У меня сводит челюсти.
Она так чертовски красива, что ей самое место на потолке вместе с остальными богами. Ни одна простая смертная не сможет покорить сердце мужчины одним лишь видом обнаженной лодыжки, изящного изгиба свода стопы…
Я отворачиваюсь и провожу рукой по лицу. Это неправильно, что я задерживаюсь здесь даже на секунду дольше, чем необходимо. Она заслуживает ночь спокойного сна. Она в безопасности, по ту сторону двери ее охраняет этот злобный засранец Максимэн. Она одета в тончайшую шелковую ночную рубашку. У нее есть все, что может понадобиться женщине, чтобы чувствовать себя спокойно.
Хороший мужчина оставил бы ее в покое.
Но, черт побери, я не могу удержаться от того, чтобы не приблизиться к ее кровати. Когда она спит, я могу не торопясь насладиться ее красотой. Короткие волосы идут ей гораздо больше, чем длинные локоны. Они разметались по подушке, спутавшись от беспокойного сна. Ее губы подрагивают, словно она мечтает о медовых пирожных. Из открытого окна дует ветерок, и по ее обнаженным икрам бегут мурашки.
Она вздрагивает во сне.
Не дожидаясь, пока включится здравый рассудок, я опускаюсь на край ее кровати. Моя рука тянется к кружевному рукаву ее ночной рубашки, украшенному голубой лентой цвета яйца малиновки.
Было время, когда Сабина спала лишь в одной моей грубой рубашке. На постели из листьев. Под звездами.
Ей-богу, я так скучаю по тем ночам у костра, что у меня дыра в груди. Я бы отдал что угодно, чтобы вернуться в то время, когда мы были только вдвоем, спали под треск костра в тишине леса.
Рубашка, которую я одалживал ей в те ночи, сейчас лежит в дальнем углу ящика моего комода, не стиранная из страха смыть ее запах. Я не хочу признаваться, сколько раз я доставал ее и зарывался носом в ткань ― и сколько раз это приводило к тому, что я сжимал в кулак свой член, растворяясь в аромате ее идеальных изгибов.
Черт. Я уже твердый. В голове возникают мерзкие мысли о том, что я мог бы сделать, чтобы облегчить это состояние. Сабина глубоко спит, судя по ее медленному и ровному пульсу. Она не проснется, если я коснусь ее изгибов тыльной стороной ладони, одновременно расстегивая штаны, чтобы еще раз сжать в кулаке свой член…
Прекрати, ты, задница.
С отвращением к себе я прогоняю эту запретную фантазию. Насколько же я испорчен?
Я поправляю покрывало на ее оголившихся ногах и аккуратно подтыкаю его, чтобы сохранить тепло.
Кого я обманываю? Мне нет прощения. Я не заслуживаю сочувствия. Да, я пожертвовал всеми шансами на счастье с Сабиной, чтобы спасти ее жизнь, но я не смог допустить, чтобы на этом все закончилось. Я должен был уйти. Уйти на охоту на глухарей, как сказал Райан. Но воспоминания о том времени, что мы провели вместе, тянут меня к ней, как пчелу к меду. И, черт возьми, какой прекрасной мечтой было бы вкушать ее нектар снова и снова ― всю жизнь.
Да, это я ― эгоистичный засранец, жаждущий большего, чем заслуживаю.
Я не гожусь для нее. Ни в каком мире, даже в царстве грез, я никогда не буду хорош для нее.
Я ― чудовище. Это простая, суровая правда. Засохшая кровь Макса на моих костяшках доказывает это. Было время, когда я думал, что могу стать кем-то большим. Когда в лесу я охотился на добычу, чтобы накормить голодные рты, то обманывался, думая, что, возможно, в конце концов, чего-то стою.
Но я заблуждался.
Райан знал, что в моей груди бьется черное сердце, знал, что в конце
