горячим пальцам.
Вот бы она забыла о дурном разговоре с бабушкой, вот бы приезд Артемия Агофоновича переменил её настроение и Варваре не пришлось выслушивать укоры и горькие речи о материнском разочаровании.
Так и вышло. Неожиданно воодушевленная, матушка ободряюще поправила тонкие рукава её платья и повернула Варвару к себе лицом. Радостно улыбающаяся, с искрящимся взглядом. Отчего же внутри так неприятно похолодело? Будто предчувствие надвигающейся беды лениво мазнуло по позвоночнику, цепляясь за подол, потянулось кривыми когтями вверх, готовое сжать в жадных тисках горло.
— Мы сегодня едем на бал к Брусиловым, к шести часам будь готова. — Бровь Варвары иронично приподнялась, но девушка смолчала. Дурным тоном было предупреждать о светском событии пред самым его началом, если Артемий Агофонович был так занят подготовкой, он всегда мог отправить письмо с подручным за несколько дней до банкета. Вечно осаждающая дочь и указывающая на малейшее нарушение этикета Настасья словно не видела в этом ничего неправильного. — Совсем мало времени, надо же. Пока девки натаскают в бадью воды, пока прическа… А платье… Варвара, оденься посвободнее, твой гардероб напоминает одеяния вдовы. Наверняка будет душно, выбери что-то не столь строгое. И не черное.
Воодушевленная предстоящими сборами женщина небрежно провела ладонью по щеке дочери и метнулась вниз к ступеням. Будь её воля слабее — Настасья Ивановна сама понеслась бы к кадкам с подогретою водою уже в этот миг. На первой ступеньке матушка неожиданно запнулась, пальцы вцепились в узкое перило, и она обернулась через плечо, энергично взмахнув свободной рукой, чтобы не свалиться вниз.
— Совсем позабыла. Запиши в карне[1] сразу: твои вальс и котильон уже заняты Самуилом Артемьевичем. Было бы невежливо отказать хозяевам торжества, верно же?
Два танца сразу. Губы сжались в суровую линию, Варвара сделала шаг вперед.
Если матушка желает втянуть её в скандал — нужно поступать именно так, иного исхода у подобного деяния не будет. Варвара помнила, чем такая вольность обернулась для бедной Степаниды — дочери небогатого помещика. На языках её легкий нрав носила не только Костромская губерния, но и соседствующие с нею Вятская и Ярославская. Скучающая без развлечений провинциальная знать своими языками выполоскала её кости до дивной безупречной белизны. Бедная девушка, поддавшаяся обаянию приезжего офицера, ещё три года содрогалась от любого приглашения на танец. Неизменно оставляла чернильные кляксы в карне и путалась в ногах во время мазурки. Это совсем не помогало очистить её репутацию. Шептались, что по приезду домой её отходила розгой родная матушка, упустившая вольность дочери на танцевальном вечере.
— Никак вы за него на танцы зовете, матушка? Я полагала, что кавалер должен сам пригласить даму. Благопристойность обязывает.
— А ты и дальше полагай, Варя. Только в карне запиши, не забудь. Не волнуйся, всё обустроится как нельзя лучше. Местным кумушкам полезно понервничать, о своей судьбе тебе волноваться не придется, слово даю.
Темнота нижних ступеней скрыла её силуэт. Варя так и осталась наверху, глубокая линия неровных морщинок на нахмуренном лбу не разгладилась — весь вид её выражал осуждение.
Несвойственна матери импульсивность и необдуманность, а значит одна Варвара пребывает в неведении относительно её планов. Эта удручающая очевидность испортила юной барыне всю подготовку к вечеру. Словно назло куда-то запропастился Грий.
Осталась холодная вода в высокой бадье да умелые руки личной служанки, затягивающие корсет так туго, что едва хватало воздуха на мелкий вдох. Тому выдумщику, который придумал истязать несчастных женщин узкими платьями из которых норовит выскочить пышный бюст и мудреными прическами, Варвара с удовольствием бы отсекла голову.
К поместью именитых соседей они прибыли вовремя. Во дворе уже стояли несколько экипажей, из распахнутых дверей усадьбы доносилась музыка.
Костромская губерния не отличалась пышным дворянским сословием, но в каждой из семей воспитывалось по несколько детей, оттого их количество в бальных залах казалось внушительным. Год её рождения был богатым на барских наследников — никогда Варино карне не пустовало, порою она позволяла выбирать себе спутника на танец под одобрительным материнским взглядом.
По словам столичных господ — провинциальные балы отличались очаровательной легкостью и простотой. Степенный полонез не длился тридцать минут, а количество столпившегося народу не мешало ходу танца. Если здесь веселилась и цвела молодежь, то на императорских приемах преобладала знать далекого от хлопотной молодости возраста. Балы превращались в нудные завуалированные оды престолу, принижение заслуг и богатств друг друга. Едино весело и там, и здесь было пожилым мужчинам, раскидывающим карты в плотных клубах табачного дыма.
Поместье Брусиловых было вдвое больше их собственного — высокие внушительные люстры с тысячами свечей, вычищенные до блеска канделябры на стенах и легкая музыка, плывущая над головами приглашенных. Мать заметно нервничала — одетая по последнему писку моды, она предпочла выгодно оттеняющий её черный волос бордовый цвет и легкую волну кудрей вместо высокой замысловатой прически. Варвара же нарядилась в платье глубокого синего цвета. Тонкие оборки скромно прикрывали квадратный вырез, делая его не таким приметным, открытые руки и плечи вечером неизменно станут местом пира для комаров и мошек. Всяко лучше, чем нежно-лиловое, которое так настоятельно и долго советовала ей матушка и почти натянула силой поверх исподнего. Тот маленький клочок ткани, которому полагалось находиться на груди, явно не соответствовал ни единому правилу приличия, о чем Варя и заявила, категорически отвергнув её выбор.
Как и полагается, отец и сын встречали гостей у дверей. О, о их родстве можно было и не говорить, это понял бы каждый. Оба высокие, широкоплечие, они возвышались на две головы над толпою и казались воистину огромными. Но не было в них неповоротливости и неловкости, свойственной высоким крупным людям — что старший, что младший — казались затесавшимися в толпу бедных овец хищниками.
Солдатские парадные мундиры подчеркивали мускулистость рук и стройность торса, широкий разворот плеч, сильную спину. Идущие перед Варей и Настасьей к выходу девушки нестройно хихикали в белоснежные перчатки, стреляли взглядом в Самуила.
«До чего же хорош собой», «А какая выгодная партия», «Проникновенный взгляд, подайте нюхательные соли, я сейчас потеряю сознание или самообладание. Ещё не решилась…»
А Варвара смотрела вперед и ничего из того не видела. Сравнивала. Светлый волос не приятного теплого оттенка, как у Грия, он скорее сероват, неприметен, кажется тусклым. Аккуратная линия носа, такие же широкие, как и у неё, четко выделяющиеся скулы, грубая небрежная линия узкого рта. Не было в нем чувственности — словно высеченный из мрамора. Холодная красота. Неживая.
Она не сразу поняла, что вот уже несколько мгновений Самуил молча пропускает новоприбывших в дом, не рассыпаясь в
