— Ты меня с ума сведешь. — Попыталась дернуться в путах силы.
— Вот и отлично. — Его руки скользили по телу вниз…
— Не надо. — Я испуганно глядела на опустившегося на колени у моих ног Лирвейна. Он поднял голову, одарил меня такой распутной улыбкой, что я поняла еще до того, как он что-то сказал.
— Надо, милая.
В купальне раздавалось лишь наше тяжелое дыхание, которое почти перекрывал шум воды; по его телу плясал свет, делая и так великолепно сложенного мужчину почти совершенством. Он поднял руку и кончиками пальцев провел по моей ноге. Кожа тут же покрылась мурашками, и я сжалась еще больше. Он улыбнулся и коснулся поцелуем моей ступни, от чего мне сразу стало… жарко и трепетно. Это одновременно вселяло предвкушение и внушало что-то похожее на благодарность. Он так ко мне относился…
А дальше началось что-то за гранью наслаждения. Я ничего не понимала, не могла опомниться и прекратить чувствовать. Его руки то невесомо ласкали, то с нажимом гладили, а губы поднимались все выше и выше, и меня била уже крупная дрожь. Особенно когда он достиг бедер и теперь покрывал их неторопливыми поцелуями, шепча такое, что я не знала куда деться. Что я сладко пахну, что кожа у меня нежнее шелка и что ему хочется сейчас сделать. И как хочется, чтобы я отвечала.
И я сдалась.
Я стонала, не в силах себя сдерживать, металась головой, задыхалась от потрясающих ощущений, пронзавших тело, накрывавших как волнами… но не той, финальной. А так хотелось, так желалось уже рухнуть в эту пропасть, дарующую освобождение и спокойствие. Но снова грудной смех, жадные поцелуи на губах, на груди, и я отчаянно жалею, что мои руки связаны, что я не могу запутаться пальцами в его волосах, прижать голову еще ближе.
— Лир, — с всхлипом вырывается его имя, — Лир…
— Да. — Меня снова обжигает жаром его дыхание.
— Я… не могу больше.
Он прижимается так, что я чувствую, как он возбужден.
— Думаешь, я могу?! — И снова поцелуи, сводящие с ума, лишающие воли. — Аля, любимая моя, жизнь моя…
И опять я задыхаюсь от искусных ласк. Он закидывает мою ногу себе на бедро, а я лишь выгибаюсь и хнычу, лишаясь его прикосновений, но тут же замираю, когда понимаю, что обнимаю его уже двумя ногами. Страху не дают даже проснуться, а смятению — посеять неуверенность, снова закрывая мне рот страстным поцелуем, и в тот же миг рвутся путы и мои руки тотчас ложатся на широкие плечи, и я прижимаюсь еще крепче, целуя в ответ так же жадно.
Он отстраняется, внимательно смотрит мне в глаза, и я теряюсь в этих черных озерах, не в силах отвести взгляда, лишь лихорадочно облизываю внезапно пересохшие губы. Лир прижимает меня к стене, одна его рука скользит вниз между нашими телами, и через миг я ощущаю мощный рывок и сразу боль и безмерное удивление. Струной выгибаюсь в его руках, прикусываю губу и прерывисто выдыхаю. Больно… но уже не так сильно.
Мы стоим, замерев.
Глаза напротив стремительно светлеют от потрясения, он слабо улыбается и накрывает мой рот нежным поцелуем, словно извиняясь за те, жесткие, от которых тонкая кожица на губах саднит и ноет. Это его короткое движение отзывается во мне, и я машинально напрягаюсь.
— Колдунья… — Несколько секунд тишины и неподвижности, а потом обреченное: — Прости, маленькая, я не могу сдержаться.
Он отодвигается, чтобы спустя секунду качнуться обратно. И снова… и снова… и снова. А я обнимаю его за плечи, отдаваясь на волю этим движениям, этому мужчине, почти не чувствуя, как из-под закрытых век катятся слезы. Не знаю отчего и почему. Только с каждым мигом нарастает и удовольствие, но уже совершенно иное. Оно патокой растекается по телу, зажигает кровь, заставляет выгибаться навстречу, прижиматься как можно ближе. В какой-то момент мы оказываемся на полу ближе к озеру, на мелководье. И спустя миг я чувствую, как меня неумолимо накрывает та самая гигантская волна высшего наслаждения. Захлестывая, выметая все лишние мысли, заставляя содрогаться под тяжестью тела… уходя, но оставляя что-то после себя.
Странное и непонятное ощущение и почему-то уверенность, что осознание придет позже.
— Люблю, — прошептал мужчина.
Оцепеневшая, потрясенная, я механически кивнула в ответ и слабо улыбнулась. После случившегося нас словно что-то связывает. И не… физиология. Что-то иное, что-то несоизмеримо большее.
Лирвейн встал, взял меня на руки и вошел в воду, ни на миг не отпуская, словно боялся, что все это иллюзия и я сейчас исчезну. Я исчезать и не думала. Обнимала его за плечи, положив голову на грудь, и бездумно смотрела перед собой.
— Аль, — окликнул меня Водник, осторожно приподнимая подбородок. — Тебе плохо?
— Нет, — сказала и снова спрятала лицо в изгибе его шеи. — Я просто… устала. И хочу спать.
Без лишних слов меня вынесли из воды и завернули в полотенце. А спустя несколько минут я оказалась в спальне, где меня вытерли, обрядили в огромную, но приятную на ощупь рубашку и уложили в постель, накрыв одеялом.
Лирвейн лег рядом со мной, гладил по волосам и что-то тихо рассказывал. Я слушала… кивала, даже отвечала что-то. А сама понимала, что дороги назад нет. Еще неясно почему, но ее уже нет. И остатки связей рвались, и образовывались новые, заставляющие меня прижиматься к светловолосому мужчине, отвечать на его поцелуи. И мне это нравилось. Это не было навязанным, это принималось моей сутью, и я считала, что так правильно.
Но мне почему-то все равно было отчаянно грустно.
И почему-то хотелось плакать по рыжим детям.
Уснула я в том же состоянии тихой грусти и спала хорошо и уютно в объятиях Лирвейна. Под утро меня разбудили поцелуями и прикосновениями, и, ощущая, как расстегивается рубашка под ловкими пальцами, я трепетала в ответ. Целовала, перебирала прохладные волосы, льнула все ближе и ближе.
— Можно? — хриплым шепотом спросил Хранитель. — Я буду нежен.
Он и был нежен. Ласков, терпелив и безумно нежен.
После я осталась одна на смятой постели, окутанная запахом хвои и мороза, а Лир, поцеловав в носик, накинул халат и счастливый ушел готовить завтрак. А я свернулась калачиком и опять пыталась понять, что не так. Я не плакала, мне не было больно. Наоборот, где-то внутри поднималось радостное нетерпение, желание увидеть мою снежную радость, снова ощутить его руки, увидеть блеск серых глаз. И в этот миг я поняла, что все действительно изменилось и что никогда уже не будет как прежде.
Женщины-маги знают о зачатии с самого первого мига. Если это произошло, то от зародыша уже невозможно избавиться, и мы его чувствуем. Пока едва заметной искоркой, но чувствую и я. И вижу.
